– Садись, – бросил Глеб короткое, распахнув для неё пассажирскую дверцу. Он был холодным и чужим, и Есения поняла, что дико, отчаянно боится. Его и того, что он ей скажет. Она устроилась в машине, и Глеб откинул окурок и с силой захлопнул дверь. Она наблюдала за тем, как он обходит джип, двигаясь так, будто он весь состоял из чётких линий. Ничего лишнего. Всё размеренно и резко. Даже то, как он берётся за ручку на дверце, заставляет Есю смотреть на Глеба безотрывно.
– Ну, привет, – говорит он тихо, поворачиваясь к ней. В его глазах снова та лёгкая степень безумия, в которую так легко было влюбиться. И которую теперь так опасается Есения.
– Привет. Я не могла тебе ответить. Кино смотрели, – как можно спокойнее произносит Еся, не зная, куда девать руки. Не зная, может ли позволить себе сейчас податься к нему и поцеловать, а потом шепнуть, послав всё к чёрту: «Увези меня и трахни. Я хочу тебя дико.»
– Да, я это уже понял, – кивает он, улыбаясь почти весело. От этой улыбки по телу Есении проходит озноб. Руки покрываются мурашками. – Холодно? – вежливо уточняет он. Такой далёкий, что хочется кричать.
– Нет. Просто волнуюсь.
– Почему?
– Из-за нашего разговора.
– Чего боишься?
– Что ты что-то придумал.
– На самом деле, придумывать ничего не пришлось.
– Глеб, я же сказала… что мы просто смотрели кино.
– Это неважно. Даже если он тебя трахал, и ты сейчас только из-под него, это неважно.
– А что важно?
Она даже уже не скрывает дрожи в голосе. В салоне машины становится ощутимо холодно. На пару десятков градусов холоднее, чем в чёртовом жарком летнем дне снаружи.
– Важно то, что я люблю тебя.
– Глеб…
– Погоди, дай скажу. Я же сказал, что без ума от тебя. Тебе этого мало?
– Для чего?
– Для того, чтобы быть только со мной.
– У меня есть муж. Я не могу быть только с тобой. Мы же это обсуждали.
– Обсуждали. Но сегодня всё изменилось.
– Для тебя?
– Для нас. Я больше не могу так. Даже от того, твою мать, что ты просто смотришь с ним кино, меня корёжит так, что я из собственной шкуры вылезти готов.
– Глеб, подожди, пожалуйста. Милый мой, хороший, ну не мучайся ты так. Пожалуйста. У нас с ним ничего не было за эти дни, что я с тобой.
В голосе Есении звучат истеричные нотки, а она даже не пытается их скрыть. Она доведена до предела. Страх, что он сейчас вышвырнет её из машины, несмотря на то, что минуту назад признался в любви, такой огромный, что её начинает трясти.
– Ты живёшь с ним под одной крышей. Этого мне достаточно.
В отличие от Еси Глеб абсолютно спокоен. Он уже принял какое-то решение, и достучаться до него будет очень трудно. Если не невозможно. Неотвратимость того, что он скажет ей, душит. Ледяной вакуум, в котором находится Еся, выжигает лёгкие изнутри.
– Что ты хочешь мне сказать?
– А что ты хочешь услышать?
– Я не знаю.
– Что всё как прежде? Я могу соврать. Только это желание эгоистичной суки, которая хочет трахаться с двумя мужиками одновременно. Не находишь?
– Глеб. Ты сейчас скажешь то, что вернуть будет уже нельзя.
– Знаю. А мне-то что с этим делать? Что мне со всей этой ху*нёй делать?
– Ты знал сразу… Что я не одна.
– Знал. А о том, что ты как отрава – не знал. Предупреждать надо.
Он усмехается, усмешка выходит кривой и болезненной. Есения отворачивается, смаргивает жгучие слёзы. Из неё словно разом выбили весь воздух, и теперь она сидит, ощущая, как хочется сжаться в комок под невыносимым грузом. А перед глазами мелькают картинки того, как она отдавалась Глебу, как он брал её, как он стонал, когда она доставляла ему удовольствие.
– Что ты предлагаешь, Глеб?
– У меня только один вариант.
Она закусывает губу, поворачивается к нему, зло стирает с лица дорожки слёз. Смотрит в его глаза, замечая, как его рука, лежащая на руле, подрагивает, словно он борется сам с собой за то, чтобы остаться на месте или податься к ней. Вернуть всё то, что у них было.
– Какой? – наконец, выдыхает она едва слышно.
– Ты уходишь от мужа и живёшь со мной. Я – это всё, что Глеб Кузнецов может тебе предложить. Ну и ещё свод моих правил. Но к ним ты уже привыкла.
– Это предложение руки и сердца? – Изо рта Еси вырывается нервный смешок. Облегчение затапливает её с головой, но она пока не знает, как реагировать и что отвечать ему. – Если да, то очень оригинальное.
– Нет. Муж из меня выйдет хреновый, – абсолютно серьёзно отвечает Глеб. – Или тебе обязательно нужен штамп?
– То есть, ты предлагаешь мне из-за твоего каприза пойти и развестись, а сам говоришь, что жениться на мне не желаешь?
– Еся, это попахивает мыльной оперой. Тебе обязательно нужен статус замужней? Чтобы было, кому снова наставлять рога?
– Сволочь! – она не выдерживает и бросается на него, в итоге оказываясь зажатой между Глебом и рулём. Случайно нажимает на гудок, и двор оглашается протяжным звуком. – Зачем ты творишь со мной всё это? Я не заслужила!
– А я? Я заслужил? – Глеб прижимает её к себе, впивается в губы поцелуем. Болезненно-жёстким, таким, что когда отстраняется, Есения чувствует на нижней губе солоноватый привкус крови от укуса. – Ну? Мне нужен твой ответ прямо сейчас. Либо ты садишься рядом, и я увожу тебя сейчас же. Либо ты выходишь из машины, и больше мы не встречаемся.
– Глеб, я так не могу! Ты понимаешь?
– Нет. Я не понимаю.
– Я не могу оставить всё просто потому, что ты этого захотел. Не могу!
– Что в этом сложного?
– Я знаю тебя неделю. А сейчас ты мне говоришь, что мы поедем хрен знает куда, а ты даже не желаешь видеть меня рядом с собой всегда. Я недостойна того, чтобы стать твоей женой.
– Это всё адская хрень, Еся. То, что ты говоришь. Это неважно. Все эти штампы и белые платья. Важно только то, что есть между людьми.
– И что есть у нас?
– Потрясный секс. Взаимопонимание. С последним, правда, стало не особо.
– Глеб, я не могу вот так взять и кардинально поменять свою жизнь, понимаешь? Мне нужно время.
– И за это время ты будешь ложиться под меня, а с благоверным смотреть фильмы и готовить ему пельмени?
– Он мой муж.
– И я не могу больше с этим мириться. У тебя нет времени, Еся. Мне нужен твой ответ прямо сейчас. Ты едешь со мной?
Он смотрит на неё пристально, глаза горят лихорадочным блеском. Зверь натянул цепь, вырывая свой поводок из рук Есении. Удержать его на месте не может ни она, ни он. Что будет, если сейчас она кивнёт, пересядет на соседнее место и позволит себе переломить свою жизнь на два отрезка? Как быстро она наскучит ему? Они знакомы неделю, но уже успели натворить столько, что не расхлебать и за три жизни. Ей тридцать два, ему двадцать четыре. Он ещё влюбится в десять раз, а она очнётся от кратковременного сна одна, без него, со сломанной жизнью, от которой не останется даже кучки пепла.
