Мы видели за работой Паскуале Де Симоне, теперь увидим, как работали Гвидобальди, Кастельчикала и Ванни.
Итак, три государственных инквизитора собрались в «темной комнате». Они сидели, мрачные и беспокойные, за зеленым столом, освещенным бронзовой лампой. Лица их были скрыты в тени абажура, так что, находясь почти рядом, они не узнали бы друг друга, не будь им известно, кто здесь присутствует.
Приказание королевы собраться смущало их: неужели какой-нибудь более ловкий сыщик обнаружил новый заговор?
Они были встревожены, и каждый, не делясь своими опасениями с товарищами, строил всякие предположения в ожидании, когда дверь, ведущая в королевские апартаменты, отворится и появится Каролина.
Время от времени они угрюмо косились в самый темный угол комнаты.
Там, еле видимый, почти совсем скрытый в сумраке, сидел сбир Паскуале Де Симоне.
Может быть, ему известно что-нибудь такое, чего не знают они, ибо королева удостаивает его даже большим доверием, чем их. Поэтому, хотя инквизиторы и давали ему распоряжения, ни один из них не решился бы его расспрашивать.
Как бы то ни было, его присутствие говорило о том, что речь идет о каком-то важном деле.
Паскуале Де Симоне даже государственным инквизиторам представлялся фигурой куда пострашнее маэстро Донато.
Маэстро Донато был обыкновенный, всем известный палач, а Паскуале Де Симоне был палачом тайным и загадочным — один осуществлял веление закона, другой служил королевским причудам.
Даже если бы по прихоти монархов преданные им Гвидобальди, Кастельчикала, Ванни лишились особого благоволения, их нельзя было бы отдать в руки закона: они слишком многое знали и могли бы о том рассказать.
Но монархам достаточно было бы обратить на них внимание Паскуале Де Симоне: один указующий жест — и все, что было инквизиторам известно, все, что они могли разгласить, уже не спасло бы их, а, наоборот, погубило бы. Меткий удар в левый бок между шестым и седьмым ребром — и всему конец, секреты умирали вместе с человеком, и до того, кто проходил шагах в десяти от места, где совершалась подобная драма, последний вздох жертвы доносился как легкое, грустное дуновение ветерка.
На часах, от боя которых королева вздрогнула, когда мы впервые ввели читателя вслед за нею в эту комнату, пробило девять. Не успел еще замереть последний удар, как дверь распахнулась и вошла Каролина.
Трое инквизиторов встали как один, поклонились королеве и торопливо приблизились к ней. В руках она несла какие-то предметы, скрытые под большой красной кашемировой шалью, которая была накинута на ее левое плечо и напоминала скорее мантию, чем шаль.
Паскуале Де Симоне не тронулся с места; его силуэт, прислонившийся к стене, казался фигурой, вытканной на гобелене.
Королева сразу же заговорила, не дав инквизиторам времени на приветствия.
— На сей раз, господин Ванни, — сказала она, — не в ваших руках нити заговора, не вы напали на его след, а я. Но мне посчастливилось больше, чем вам: вы обнаружили виновников, но не нашли доказательств, я же сначала нашла доказательства и, основываясь на них, предоставляю вам возможность отыскать виновников.
— Но ведь нельзя все-таки упрекнуть нас в недостатке усердия, ваше величество, — напомнил Ванни.
— Нельзя, — согласилась королева. — Тем более что кое-кто упрекает вас в его избытке.
— Когда речь идет о служении вашему величеству, избытка усердия не может быть, — заметил князь Кастельчикала.
— Не может быть, — как эхо повторил Гвидобальди. Тем временем королева подошла к столу; она откинула шаль и положила на стол пару пистолетов и письмо, еще слегка запятнанное кровью.
Все трое инквизиторов следили за ней с величайшим изумлением.
— Садитесь, господа, — сказала королева. — Маркиз Ванни, возьмите перо и запишите распоряжения, которые я вам продиктую.
Мужчины сели, а королева стоя, опершись на стол и завернувшись в пурпурную шаль, как римская императрица, продиктовала маркизу Ванни следующее.
— В ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября сего года шесть человек собрались в развалинах замка королевы Джованны: они ожидали из Рима седьмого, посланца генерала Шампионне. Человек, посланный Шампионне, оставил своего коня в Поццуоли; там он нанял лодку и, не страшась надвигавшейся бури, которая чуть позже и разразилась, направился к руинам замка, где его ждали. У самого берега лодка затонула, двое рыбаков, управлявших ею, погибли; пассажир тоже упал в воду, но оказался счастливее и спасся. Заговорщики, в том числе и он, совещались приблизительно до полуночи. Посланец ушел из замка первым и направился к набережной Кьяйа. Остальные шестеро тоже покинули замок; трое стали подниматься на Позиллипо, трое других поплыли в лодке вдоль берега в сторону Кастель делл'Ово. Немного не доходя до Львиного фонтана посланец был убит…
— Убит! — вскричал Ванни. — Кем же?
— Это нас не касается, — ответила королева ледяным тоном. — Не наше дело преследовать убийц.
Ванни понял, что допустил ошибку, и умолк.
— Прежде чем упасть, он убил двоих вот из этих пистолетов и двоих ранил саблей, которую вы найдете в этом шкафу.
И королева указала на шкаф, куда она за две недели до того спрятала саблю и плащ.
— Сабля, как вы сами убедитесь, французской работы. Зато пистолеты, которые вы также увидите, изготовлены на королевской мануфактуре в Неаполе. Они помечены буквою Н — первою в имени их владельца.
Ни единый звук не прервал королеву; можно было подумать, что слушатели ее окаменели.
— Я уже сказала, — продолжала она, — что сабля французская. Но вместо мундира, который был на посланце, когда он прибыл в замок, промокнув от дождя и морской воды, на убитом оказался зеленый бархатный плащ с бран-Дебурами; плащ одолжил ему один из заговорщиков. Владелец плаща забыл вынуть из кармана письмо женщины, любовное послание юноше по имени Николино. Буква Н на пистолетах свидетельствует о том, что они принадлежат тому же лицу, кому адресовано письмо и кто, дав посланцу свой плащ, снабдил его и пистолетами.
— Письмо подписано одной только буквою Э, — заметил Кастельчикала, внимательно осмотрев листок.
— Это письмо маркизы Элены де Сан Клементе, — сказала королева. Инквизиторы переглянулись.
— Одной из фрейлин вашего величества, если не ошибаюсь, — произнес Гвидобальди.
— Да, сударь, одной из моих фрейлин, — отвечала королева со странной улыбкой, которая как бы опровергала почетный титул, данный инквизитором маркизе. — А так как влюбленные переживают, по-видимому, медовый месяц, я сегодня утром освободила маркизу, которая должна была дежурить при мне завтра, и заменила ее графиней де Сан Марко. Теперь слушайте внимательно…
Инквизиторы придвинулись поближе и склонились над столом, так что головы их, прежде остававшиеся в тени, теперь были хорошо видны.
