— Но откуда он? Скажи, — я прижимаюсь губами к его груди, чувствуя, как сердце под ними вот-вот выпорхнет наружу. Как эти ласточки. Ласточки…
POV Майкл
Не знаю, что это было. Взрыв. Цунами. Безумие.
Не мог поверить в то, что отказался от нее когда-то. Семнадцатилетний глупый мальчишка.
Хотя…мы оба знаем, что тогда это не привело ни к чему бы хорошему. Как и сейчас. Когда Мика была на грани, с ее губ срывалось: «Это в последний раз, это в последний раз, это в последний раз…».
Конечно. Да только я решаю здесь, какой раз — последний. И пока меня полностью устраивают наши отношения.
Пока она не решила полезть дальше.
— Но откуда он? Скажи, — острая боль разрубила мне сердце, но она опять была недолгой. Будто оно напоминало мне, что к чему. Что оно владеет положением.
— Этот шрам? — непринужденно спросил я. Если она узнает откуда этот хренов шрам, она тут же уйдет, и я больше никогда ее не увижу. — Ладно, я расскажу тебе правду.
Она прижалась ко мне сильнее, чувствуя, что я расскажу сейчас какую-то глубокую и важную историю в моем прошлом, которая поможет ей понять меня. И понять, почему я такой. Вспыльчивый. Неуравновешенный. Почему любил только драться и каждый день спускал свою жизнь в унитаз.
Но страшная правда была в том, что я ПРОСТО такой.
Не было никакой психологической травмы. Не было темного тяжелого прошлого. Не было ничего, чтобы сделало меня таким ублюдком.
У меня была бедная, но относительно нормальная семья. Отец не бил меня бутылкой по голове, а мать даже вышла замуж за богатенького, чтобы «обеспечить мне прекрасное будущее», которое я благополучно засунул в задницу.
Мне нравилось быть свободным от клише и предрассудков. И делать то, что я хочу. Вот и все.
Я знал, Мике хочется как-то оправдать меня, и она ждет невероятно грустной истории. Но ее нет. Разве что одна, но это вряд ли можно назвать «убийственной травмой». Да, я ненавидел мир, когда скотина из моего гетто свернул шею моей ласточке, но…я пережил это.
Хладнокровно. Спокойно.
Хотя запомнилось, черт возьми, надолго. Мне двадцать шесть, а я до сих пор помню, как в ее глазках погасла жизнь.
— Этот шрам я получил в драке. Их было несколько. Пырнул ножом по груди, но не до мяса. Так, царапина, — Мика вглядывалась в меня так, будто надеялась, что я говорю правду. — Ничего особенного, веснушка.
— Правда? — ее зубы впились в пухлую нижнюю губку, которую я истерзал сегодня до крови. — Майкл.
— А?
— Я ненавижу, когда мне лгут. Сегодня я была полностью твоя. И вчера…
— И завтра.
— Майкл! Я хочу узнать тебя…
— Ты узнала. Меня пырнули ножом, что в этом такого?
— У меня нехорошее предчувствие.
— Это потому что ты переживаешь за свою попку, — я не удержался и сжал ее ягодицы в руках, чувствуя, как еще чуть-чуть и не выдержу. Я готов к новому решающему раунду.
— Майкл, нет. Ты можешь не думать о сексе хотя бы пять минут?
— Они прошли, — я потянулся к ее ягодным губам, но она отстранилась.
— Поклянись, что это правда.
— Отвечаю, малыш. Это правда, — положа руку на шрам, проникновенно говорю я.
Она злится, но кажется начинает мне верить.
— Спасибо, за правду, — она нежно присасывается к моей нижней губе, и это так охренительно, что мне почти становится стыдно за ложь.
А что я скажу? «Прости, Мика. Я не просто омерзительная сволочь, как ты думала. Я тот убийца, который даже не дал твоему мужу шанса полежать в коме и выбраться из нее? Понимаешь, его сердце достали и сделали это как можно быстрее, чтобы спасти меня?». Неважно. Я не знал подробностей. Врачи говорили, что мозг Доминика погиб почти сразу, но не говорили ли они это для общего успокоения?
Я не мог этого сказать. Она задушит меня подушкой. Моя девочка может это.
— Ласточки, — выдыхает она, гладя мои ключицы. — Почему?
— Сегодня вечер откровений? А что мне за это будет? — я снова шлепнул ее по ягодице и грубо сжал ее нежную кожу. Остался синяк, и он мне нравился.
— Майкл! Не сейчас. Не сегодня, — она поцеловала мою татуировку, и у меня снова был готов. Уже пора.
— Майкл, ну, расскажи мне, — она начала ласкать меня, поглаживать все мое тело, при этом тереться щечкой о мои ключицы. Нежное мурлыкающе создание, которому невозможно отказать.
У меня развязался язык. Я рассказал ей о ласточке из детства, чувствуя себя полным идиотом.
— Это на удачу в боях. Символ свободы и того, что все рано или поздно будет хорошо. Знаешь…они как какой-то талисман. Некоторые люди носят крест. Я часто видел, как они сжимают его, молясь Богу. Я никому не молюсь, никому не поклоняюсь. Но когда меня бьют под дых, и мне кажется, что в глазах вот-вот потемнеет, я думаю: «я не могу проиграть. На мне мой талисман.». Я думал, у каждого человека есть такой.
— У меня нет, — Мика пожимает плечами.
— Я думал, это твое кольцо. Ну, ты понимаешь…ты до сих пор носишь его.
Мика замолчала, но прижалась ко мне еще крепче. Черт возьми, она даже не представляет, что прижимается сейчас к груди того, кто отнял сердце у ее мужа. Немыслимо. Как в какой-то мудрёной научной мистике.
— Нет, это не талисман, — просто и с грустью в голосе ответила она. Оставалось пять минут до конца ее дня рождения, и я совсем забыл о главном подарке. О том, который обещал ей, когда она прыгала с моста. Черт возьми.
— Теперь он у тебя будет. Дай мне минутку, — я бесцеремонно открыл одну из тумбочек. Одной рукой нащупал бархатный футляр и открыл его.
— Повернись спиной, — приказал я и удивленно вскинув брови, Мика послушалась. Я застегнул на нежной шее, покрытой моими засосами, цепочку.
Я почувствовал какую-то еще большую власть над ней. Будто повесил на нее цепь, радар, который всегда поможет мне отыскать ее.
Мика дотронулась рукой до кулона, что теперь покоился в углублении меж ее ключиц. Опустила голову, рассматривая его.
— Майкл, он такой красивый, — Мика кинулась мне на шею, ее разгоряченные соски прижались к моей груди. О да, девочка. Не нужно слов. Отблагодаришь иначе.
— Угу.
— Спасибо, — она оседлала меня сверху, позволяя члену ощутить насколько влажная у нее девочка. Снова. Или…все еще? Она вся в своих соках.
Член вновь заныл, но не болезненно, а в предвкушении добавки.
— Отблагодаришь кое-чем другим, — я со шлепком опустил две ладони на ее упругие сочные бедра.
— Не дождешься, — шепнула она, наклоняясь к моему уху.
Чистый кайф.
