— Вы — Юлия?
— А вы — Виктория? — и журналистка жестом пригласила новую знакомую сесть за столик. — Как вы меня сразу узнали?
— Ну, вы же мне сказали, что в кафе сядете рядом с окном, — и она улыбнулась, кивнув на соседние столики.
Действительно, у других окон сидели только мужчины.
— Итак, Вика, не буду с вами играть в прятки, — начала Юля продуманную речь. — Вы знаете, что в картинной галерее выявлена подмена знаменитого полотна Огюста Лепажа «Юная пастушка»?
— Да, мне звонили из милиции.
— Все подозрения в изготовлении копии падают на известную художницу Лилию Галицкую, — спокойно продолжила сыщица, — которая погибла при загадочных обстоятельствах в тот же день, когда несколько полотен вернули в галерею с реставрации. А вы как раз находились там. Неужели ничего не заметили подозрительного?
— Я всё, что помнила, рассказала следователю, — как-то виновато проговорила бывшая смотрительница, — это было так давно…
— Я понимаю, — кивнула Юля, — вам было двадцать лет, — она вздохнула, — но вы, вероятно, не знаете, что десять дней назад в своей собственной квартире убита дочь Лилии Борисовны Галицкой. Ей было всего двадцать пять, и её пятилетняя дочь осталась сиротой. Я уверена, что кража картины и убийство Камиллы каким-то образом связаны между собой.
— А я помню Камиллу, — сквозь выступившие на глазах слезы, произнесла Виктория, — она приходила несколько раз к своему отцу. Леонид Федорович работал же у нас в галерее, — пояснила смущенно она и добавила, — очень красивая была девушка.
— А у вас, Вика, есть дети?
— Да, — Дроздова шмыгнула носом, — сыну уже шесть, а дочке — четыре годика.
— Вы — счастливая, — Юля прихлебнула кофе, незаметно наблюдая за собеседницей.
Виктория смотрела в окно, сдвинув брови. Потом перевела взгляд на журналистку и тихо проговорила:
— Из-за возвращения картин с реставрации Екатерина Дмитриевна приказала повесить объявление на входной двери, что галерея закрыта по техническим причинам. Потом собрала всех, кто работал в тот день, и сказала, что надо развесить холсты по местам. Она тоже помогала, — Дроздова опять посмотрела в окно, — мы всё сделали быстро, и она отпустила всех домой раньше обычного.
Юля кивнула, внутренне радуясь, что построила разговор со свидетельницей верно. Она молчала, чтобы не мешать девушке собраться с мыслями.
— А я в тот день купила продукты во время обеда в соседнем магазине и положила в холодильник, стоявший в приемной у директора, — Виктория подняла глаза на официантку, которая принесла её заказ — фисташковое мороженное.
Сыщица с нетерпением ждала продолжения.
— На радостях, что нас отпустили раньше, я забыла забрать пакет с продуктами и вспомнила, когда подошла к автобусной остановке, — она отправила большой кусок мороженого к себе в рот, будто желая охладиться и подумать.
Юля заметила, что девушка явно нервничает.
— Обещайте, что никому не расскажите то, что сейчас услышите! — Вика с надеждой посмотрела на журналистку.
— Даю честное слово, — серьезно произнесла она.
Дроздова махнула головой и продолжила:
— Я побежала назад, надеясь, что Екатерина Дмитриевна еще у себя и приемную не закрыла, — она опять сделала паузу и опустила глаза, — я влетела в приемную, схватила в холодильнике свой пакет и тихо приоткрыла дверь в кабинет директора, чтобы попрощаться. То, что я там увидела, — она опять ложкой подцепила мороженое и поднесла к губам, — меня шокировало.
Симонова неотрывно смотрела на собеседницу. Вика проглотила очередную порцию десерта и посмотрела на журналистку.
— Вы простите меня, что я так долго рассказываю. Просто за все эти годы я никому об этом не говорила. Мне было, почему-то, стыдно за них.
— За кого?
— За Екатерину Дмитриевну и Леонида Федоровича.
— Почему?
— Они делали непристойности.
— Ты уверена, что в кабинете с Яровой был именно Галицкий? — сыщица твердо посмотрела на рассказчицу.
— Да. Его было видно плохо, но на столе стояла бутылка вина, два фужера, а внизу на полу — его портфель.
— Красный с золотым запором? — вдруг спросила Юля.
— Нет, у Леонида Федоровича был такой солидный черный портфель с болотным отливом. Он всегда на работу с ним ходил.
— По моим сведениям он уже уволился из картинной галереи на тот момент. Что же он там делал? — в раздумье проговорила журналистка.
— Что он там делал, я вам уже сказала, — виновато произнесла девушка.
— А почему ты не рассказала это следователю?
— Дело в том, что Екатерина Дмитриевна — мамина подруга детства. Она выручила нас, приняв меня к себе на работу. А я на добро злом отвечать не могу. Это подло.
— Но мне-то сейчас рассказала, — улыбнулась Юля.
— Вы же сами сказали, что надо найти убийцу Камиллы и дали честное слово!
Журналистка улыбнулась и кивнула:
— Не волнуйся, Виктория, я сдержу слово. А потом ты его видела в галерее?
— Кого? — переспросила собеседница, — Галицкого?
— Да.
— Нет, в галерее — никогда, — уверенно проговорила собеседница, — помню, меня Екатерина Дмитриевна взяла с собой на поминки его жены. Сказала, что надо поддержать сотрудника, хоть и бывшего. Так он даже не посмотрел ни разу в её сторону. А когда мы с ней возвращались на работу, она по дороге плакала.
— Плакала?
— Да, я тогда подумала, что ей жалко погибшую Галицкую, а сейчас понимаю: она от обиды плакала. Мне кажется, она любила Леонида Федоровича.
На телестудию Юля шла в приподнятом настроении. Как там Андрей в таких случаях говорит? Мозаика складывается? Точно! У неё сегодня вечерний эфир, поэтому она успеет поговорить с еще одним человеком. Студийная «Газель» стояла у входа на работу. Она заглянула в окно. Водителя на месте не было. Симонова поднялась по ступенькам и увидела его, мирно беседующего с охранником. — Григорий, можно вас на минутку, — после приветствия попросила она.
— Куда отвезти? — улыбнулся мужчина.
— Нет, просто у меня возник вопрос: помните, вы рассказывали мне про своего армейского друга, который умер в больнице от ножевого ранения?
— А, это ты про ВаськА вспомнила?
— Да, у него фамилия не Емельянов случайно?
— Точно, Емельянов, — удивился водитель.
— А зачем он вернулся сюда, в наш город? Вы говорили, что он за границу уехал жить.
— Да, здесь он работал на одного крутого мужика, потом тот эмигрировал и забрал с собой Васька. А потом вернулся. Я так понял, что ему шеф какое-то важное задание дал, — Гришаня почесал затылок, вспоминая, — наверное, поэтому он у меня остановился, а не в гостинице.
