11. Эмоциональный реализм
Перед работой Юля решила зайти в картинную галерею и продолжить разговор с Яровой. Она поднялась на второй этаж и огляделась. Посетителей не было, и лишь ее шаги гулко отдавались в большом зале, у входа в который сидела пожилая дама, похожая на библиотекаря советских времен: белая блузка, застегнутая до самой верхней пуговицы и темно-синий сарафан из плотной шерсти. Очки немного сползли с носа смотрительницы. Юля пригляделась и улыбнулась: дама дремала.
— Простите, — произнесла журналистка шепотом, но сотрудница музея всё равно вздрогнула.
— Я вас слушаю, — испуганно ответила она, поправляя на переносице очки.
— А где кабинет Екатерины Дмитриевны?
— Вон, — она показала рукой с зажатой в кулаке газетой, — за картиной Айвазовского поворот направо, там и увидите дверь с надписью: «Директор».
Юля уже собралась идти по указанному маршруту, но смотрительница негромко крикнула ей вслед:
— Девушка, а она еще не пришла!
— Вот как? — посетительница резко повернулась к даме, — А когда она появляется обычно на рабочем месте?
Строгий тон гостьи поверг тетку в явное замешательство.
— Может, её в Департамент вызвали, — начала она оправдательную речь, — а вы из милиции, что ли?
Юля решила «сменить гнев на милость» и, улыбнувшись, спросила:
— Замучили вас менты из-за подделки «Пастушки», да?
Миролюбивый тон молодой особы и слово «менты» сразу расслабили смотрительницу.
— А вы откуда?
— С телевидения, — журналистка подала руку, — Юлия.
— А я смотрю, лицо знакомое, — улыбнулась сотрудница галереи и легонько сжала её ладонь, — Анастасия Петровна.
— А вы тут давно работаете?
— Давно, как на пенсию ушла, так сюда и устроилась, — и уточнила, — с девяностого года.
— Значит, картину эту забирали на экспертизу при вас?
— Конечно! Я прекрасно помню, — бойко ответила смотрительница, — их штук семь брали.
— Вы имеете в виду семь картин?
— Конечно. Пришли, упаковали и увезли.
— А потом?
— А потом привезли.
— И повесили на стены? — Юле стало интересно услышать из первых (и, кажется, незаинтересованных) уст, как проходил процесс возвращения полотен на место после экспертизы.
— Нет, — Анастасия Петровна покачала головой, — комиссия оглядела их внимательно, а потом один искусствовед, такой худосочненький, сказал, что у Айвазовского царапина. Потом и другие члены комиссии стали высказывать, что надо их в реставрацию отправить.
— И что решили?
— Отправили.
— Постойте-постойте, — Юля даже кулаки сжала, — значит, и «Юная пастушка» тоже была отправлена на реставрацию?
— А как же? Говорю же: все!
— А с реставрации вы видели, как их сюда привозили?
— Нет, — тетка замахала головой, — видно, не моя смена была. Помню, пришла на работу, а наши картины уже висят!
— А кто здесь сидел вместо вас?
— Это вы у Екатерины Дмитриевны спросите. Я и не помню.
— Что ты не помнишь, Петровна? — по ступенькам поднималась Яровая, издали разглядывая непрошенную гостью.
— Екатерина Дмитриевна, а я к вам! — жизнерадостно сказала Юля после приветствия.
— Простите, но сегодня столько работы, — начала деликатно извиняться директриса.
— А у меня к вам один маленький вопрос: в день возвращения картин с реставрации в апреле девяносто пятого года здесь не было посторонних?
— Посторонних? — с недоумением переспросила та. — Вы имеете в виду посетителей галереи?
Юля только пожала плечами.
— Мы закрыли вход перед тем, как полотна привезли. Никого, естественно, не было кроме сотрудников.
— И ещё небольшая просьба, Екатерина Дмитриевна, вы мне не скажите, кто дежурил в тот день, когда картину «Юная пастушка» вернули с реставрации, и кто был в комиссии после экспертизы?
— Покажите, пожалуйста, свое удостоверение УВД, — корректно ответила Яровая.
— Да-да, извините, — журналистка стремительно направилась на выход, даже не попрощавшись.
— Юля, не обижайтесь, — крикнула ей вслед Екатерина Дмитриевна, — но у нас это закрытая информация.
Выскочив из картинной галереи, Симонова побежала вдоль домов, не обращая внимания на прохожих, снующих рядом. Она мысленно ругала себя за непростительную наивность, которую проявила в таком серьезном деле. Если она на недавнем юбилее пила шампанское с Яровой, это не значит, что та должна предоставить ей информацию по украденной картине. Это уголовное дело, и вполне возможно, что меч возмездия занесен над многими головами, включая и директора. Сыщица достала из кармана мобильник и быстро набрала знакомый номер.
— Андрей, — стуча зубами от холода, Юля виновато его попросила, — ты не сможешь узнать у своих коллег о сотрудниках картинной галереи, которые работали в день возвращения полотен из реставрации весной девяносто пятого года?
— А дело по убийству Гафуровой забросила? — голос Осипова прозвучал почему-то радостно.
— Неет, — проблеяла сыщица, — я занимаюсь параллельно.
— Послушай, Юль, а ты где сейчас?
— На Ломоносова, в квартале от картинной галереи.
— Стой на месте, я сейчас подъеду! — приказным тоном сообщил Осипов.
Когда Андрей остановил свой автомобиль, он увидел журналистку. Мелкая белая пороша срывалась с неба и уже покрыла её волосы тонким слоем. Вид у Юли был несчастный и отрешенный. Первый порыв Осипова был — выскочить ей навстречу и прижать к себе, согреть в своих объятиях и натянуть ей на голову палантин, скрутившийся у неё на шее. Но он подумал, что ей это может быть неприятно. Он опустил стекло и крикнул:
— Девушка, карета подана! — пытаясь спрятать свои чувства за иронию.
Юля перешла дорогу и уселась рядом.
— На телестудию? — спросил он, как ни в чем не бывало.
— Да, — она махнула головой, — так ты мне поможешь?
— Конечно, — он не удержался и взял ее ладони в свои руки, — замерзла?
— Немного, — шмыгнула она, не вынимая пальцы из его теплых рук, — у меня сегодня одна съемка, потом я схожу в мастерскую к одной художнице, а часов в шесть буду дома. Ты привезешь мне данные? — она, наконец, посмотрела на Андрея.
— А ты меня угостишь горячим чаем? — он старался шутить.
— Непременно, — Симонова тоже улыбнулась.
Войдя на студию, она увидела в курилке Валеру Шкуро и Настю Прокопенко. Они что-то энергично обсуждали.
