– А что с тех пор изменилось?
– Так я и знала: знала, что вы об этом спросите. – Джорджетта бросила в Хьюго горсть песка. – Жаль, что вы говорите обо мне так, будто я… – Она замялась, подыскивая слова.
– Джорджетта, вы замечательная девушка, потрясающая… Сначала я этого не понимал.
– Вы совсем не умеете делать комплименты, Хьюго. Или это не комплимент? Не знаю, как вас понимать.
– Я не собирался делать вам комплименты. Это просто констатация факта.
«Неужели он серьезно?» – удивилась Джорджетта.
– А чем же мне удалось так вас поразить? – спросила она.
Хьюго по-прежнему возводил горку из песка, и та все росла и росла.
– Своим умением общаться. Вы говорите людям именно то, что следует сказать. Я этому так и не смог научиться, сколько ни корпел над книгами…
Джорджетта отошла на сухой песок, подальше от линии прибоя, и теперь сухие песчинки прилипали к мокрым ступням.
– Как же вы могли научиться общению с людьми, изучая древнегреческий, математику и медицину? Вы просто забивали голову всевозможными знаниями, не имеющими ничего общего с реальной жизнью.
– Медицина имеет. Во всяком случае – должна.
– Должна, это правда. И я знаю, что сегодня так и было. Вы со мной согласны?
Хьюго наступил каблуком на песчаную горку, словно оценивая ее высоту, потом в задумчивости пробормотал:
– Я думаю, что сегодня мне кое-что удалось.
И тут Джорджетта вдруг поняла, о чем он сейчас думал. Внимательно глядя на него, она спросила:
– Это ведь в память о брате Мэтью, не так ли? Он бы одобрил, да? Ну… я имею в виду медицину, нынешнюю операцию – и все прочее…
Хьюго встал на верхушку песчаной горки, раскинув руки в стороны, чтобы удержать равновесие.
– С каждым годом, что нас разделяет, я все меньше уверен насчет того, как ответить на этот вопрос, – проговорил он со вздохом.
– Расскажите мне о нем.
Хьюго отрицательно покачал головой.
– Нет-нет, моя личная жизнь в данный момент никого не касается.
Джорджетта отыскала сухой участок песчаного берега и села, подтянув колени к груди.
– Ну, тогда я расскажу о личном, – проговорила она. – Когда мне было тринадцать, я поцеловала мальчишку, который приносил нам уголь. А теперь ваша очередь рассказывать.
– Я не стану открывать вам душу только потому, что вы решили мне исповедоваться. Ведь я вас об этом не просил и… А что это был за поцелуй?
– Самый настоящий.
А после мальчишки-угольщика был сын хозяина рыбной лавки – грум, сопровождавший наследника графского титула, которому понадобилось зайти в книжный магазин. Были и другие… В каком-то смысле это действительно были самые настоящие поцелуи, но ровным счетом ничего не значившие. Джорджетта принимала их за любовь, зная, однако же, что долго это не продлится.
– Впрочем, нет, не настоящий, – прошептала она, но Хьюго, кажется, ее не расслышал.
Он был мрачен и хмурился, когда заговорил:
– Я нечасто упоминаю о Мэтью. А когда все-таки говорю, люди не знают, что сказать в ответ. Да я и сам не очень-то представляю, что можно в таком случае сказать.
Джорджетта откинула назад шляпку, и та упала ей на спину, удерживаясь на ленте под подбородком. В этот момент задул легкий ветерок, и пушистые облака закрыли солнце.
– Он очень походил на вас? – спросила девушка и тут же подумала о том, что, возможно, покусилась на святое.
Хьюго долго молчал, потом наконец сказал:
– Хорошо, я расскажу вам о нем. Расскажу потому, что вы напросились.
– Да, напрашивалась изо всех сил, – согласилась Джорджетта. – И это было недостойно – жалкое зрелище!
Хьюго едва заметно улыбнулся и проговорил:
– Так вот, мы были не просто похожи, а абсолютно одинаковые – словно он являлся моим отражением в зеркале. Прекрасным отражением…
– Охотно верю. Уж если один из вас был прекрасным, то, конечно же, он, а не вы.
– Кажется, я ни разу не сказал, как мне нравится путешествовать вместе с вами, – проговорил Хьюго. – Все эти приключения, как и ваши насмешки, как будто дают мне новые жизненные силы.
– Да, вам должно было понравиться, – кивнула Джорджетта. – Представляю, как вам было скучно без меня.
– Мне никогда не бывает скучно.
Тут девушка чуть повернулась и принялась сгребать песок в кучу.
– Джорджетта, что вы делаете?
– Строю больницу, – ответила она. – Строить из песка совсем не трудно.
– Песок очень непрочный материал.
– Тогда больницу я построю из камней. Попозже. А сейчас я буду строить замки из песка до тех пор, пока вы не прекратите грустить и не расскажете мне что-нибудь стоящее.
– Опять выкручиваете мне руки? – Снова приблизившись к полосе прибоя, Хьюго зачерпнул две пригоршни мокрого песка, затем вернулся к Джорджетте и сел рядом с ней. Песок же, который он принес, плюхнулся влажной кучей между ним и девушкой. – Мокрый песок гораздо лучше держит форму, чем сухой. Разве вы никогда раньше не строили замки из песка?
– Нет, никогда.
Мокрый песок манил, и хотелось зарыться в него пальцами, но Хьюго, отстранив ее руку, сам принялся что-то строить. Минуту спустя он вновь заговорил:
– Мэтью был первым человеком, которого я узнал в своей жизни. И я знал его еще до того, как родился. Мы были неразлучны, пока он не умер. А когда он умер, я горевал, что не умер вместо него, потому что легче быть тем, кто уходит, чем тем, кто остается в одиночестве. – Он ударил по песку ладонью, превращая постройку в бесформенную массу. – Вот так, Джорджетта. Достаточно ли вам моих признаний?
– Я выслушаю все, что вы захотите мне поведать. – Сейчас Джорджетта была искренней, как никогда. Должно быть, Хьюго это понял. Потому что бросил на нее косой взгляд – долгий, оценивающий…
Принявшись лепить из мокрого песка что-то новое, он продолжил свой рассказ:
– Мэттью получил самое лучшее лечение, какое только можно было купить за деньги. То есть так думал наш отец. Но он ошибался. А доктор, этот напыщенный тупица, брал за лечение огромные деньги, хотя ни разу не прикоснулся к больному собственными руками. Горничная, заведующая кладовой, могла бы сделать куда больше с помощью своих настоек и припарок. И хирург мог бы, но он предпочел выкачать из больного как можно больше крови и брату после этого стало еще хуже.
– Вы ведь говорили об этом отцу, верно?
– Да, я все это ему высказал, не мог промолчать. – Отвернувшись от несчастной кучи, Хьюго сел, подтянув колени к груди, и теперь он сидел в той же позе, что и Джорджетта. Его шляпа так и осталась лежать на берегу в нескольких футах от них, и ветер с моря ерошил его короткие волосы. – После этого мои родители избегали говорить о брате. И даже убрали с глаз долой все его вещи и портреты. Но я-то по-прежнему оставался у них в доме, ежедневно напоминая им о нем своим лицом. И каждый раз, глядя в зеркало, я тоже о нем вспоминал.
