Деньги относительны. Если твой Большой брат станет в сотни раз богаче тебя, это значит, что его дети смогут выходить на орбиту во время рождественских каникул, обедать с президентами, а твои дети смогут только устроиться в Итон или Университет Центральной Калифорнии и вместо выхода в космос спускаться на дно океана. Они смогут встречаться только с профессиональными спортсменами и поп-звездами, выступающими уже на пятнадцатом праздновании дня рождения. Ребенок номер два Большого брата ничем не будет отличаться от твоего ребенка, и естественно, такое положение дел ему совсем не понравится, так как он будет вынужден мириться со своим положением с самого рождения. Это будет съедать его так же, как съедало тебя. Такие семьи будут гнить изнутри.
Да, 0,001 процент населения сможет сделать три состояния, давая рождение новому династическому приплоду. Это еще больше усугубит ситуацию, так как если ты завидуешь своему брату, то это очень плохо в ветхозаветном смысле. Все закончится тем, что «ты будешь изгнанником и скитальцем на земле»
[67].
Итакдалее выглядел озадаченным.
Керпслебедеб сказал:
– Каин и Авель.
Итакдалее ртом показал: «А-а» и сделал знак рукой, чтобы тот продолжал. Керпслебедеб сделал несколько больших глотков сока лишайника и преисполнился безграничной доброжелательности.
– Развязка: даже эти зотты поймут, что больше нет новых территорий, которые можно завоевывать, чтобы еще больше увеличить свое благосостояние. Из нас больше ничего нельзя будет выжать. Капитал в руках незотт сведется практически к нулю. Если какой-то отчаявшийся зотта и найдет способ конфисковать все, что можно, у остальных людей, он даже не сможет насобирать на приданое для своего ребенка номер два.
– И тогда они возьмутся друг за друга?
– А… мы уже смотрели это кино, – Керсплебедеб откинул руку в сторону, подняв брови, потом еще раз. Наконец, Итакдалее распознал этот жест как «Это же очевидно». – В девятнадцатом веке богатые действовали по тому же принципу: один ребенок из каждой семьи получал титул и поместье. Все остальные становились удобно устроенными ничтожествами или, если им особо везло, выходили замуж или женились на ком-то из разряда первых номеров. Затем пришла колониальная эпоха, новые миры, откуда можно выкачивать средства, и – бац! стремительное развитие в течение двух поколений, достаточно долгое, чтобы умерли все те, кто помнил время, когда династия была последовательной прямой линией, а не ветвистым древом растущих благосостояний.
– Что случилось потом?
– У них закончились колонии, – ответил Керсплебедеб.
– И что произошло, когда они закончились?
– Ох! – Керсплебедеб приложился к стакану и долго-долго пил. Его кадык вздымался, и самогон, булькая, исчезал в его чреве. – Началась Первая мировая война. Они взялись друг за друга.
[VI]
Лимпопо согнула руки в локтях, пытаясь ощутить, как скафандр ограничивает ее движения. Это была модель четвертого поколения, только что вышедшая из принтера и застегнутая вокруг ее тела космоученым Тетфорда, который постоянно отпускал шутки-анахронизмы про оруженосца и рыцаря. Когда она спросила его об этом, он пожал плечами и сказал:
– Научная фантастика и фэнтези – две стороны одной медали.
Он гнусавил, словно уроженец Техаса, но выглядел как вьетнамец. Космоученые приехали сюда со всех концов земли. Все они исповедовали самые смелые, визионерские концепции, которые очень сильно выделяли каждого на фоне других, что было дико даже по ушельским стандартам, когда научный экстремизм был верным спутником любой работы.
Скафандр ощущался жестким, но вполне приемлемым. В сочленениях имелись гидравлические ускорители, которые помогали поддерживать равновесие, позволяли скафандру самостоятельно балансировать усилия, словно это был маленький механоид. Она заказала свой с мозаикой в виде хоббитов и эльфов на внешней поверхности, которую выбрала по каталогу, потом зачарованно смотрела, как алгоритм пытался выяснить, как изменить размеры рисунка и правильно выложить его мозаикой, чтобы покрыть всю поверхность скафандра без каких-либо нестыковок по краям.
С тех пор, как они прибыли сюда на мини-каре с прозрачной крышей, заехав в огромное помещение с надувными стенами, которое использовалось как общий зал, Лимпопо выходила наружу только раз. Тогда она надела временный скафандр второго поколения. В нем было так жарко и неудобно, что она обошла один из разрушенных домов и вернулась назад. Стекло маски было покрыто конденсатом и царапинами.
Теперь на ней был надет скафандр четвертого поколения, специально подогнанный под ее фигуру, и она с нетерпением ожидала возможности его опробовать. У них было установлено правило всегда выходить парами, и она знала, что Сита тоже жаждет выйти наружу. Они познакомились на длинном переходе и работали в одной смене в лазарете после того, как неизвестные мерзавцы сбили «Лучшую нацию». Они обе были испуганы и восхищены той яростью, которая клокотала в Сите. Была какая-то обыденная жестокость в ее страстном желании защищать ушельцев. Она взяла на себя защиту колонны, запуская дроны один за другим, работая вечерами, чтобы проверять и заряжать их оружие, в основном ультразвуковое и энергетическое, хотя использовалась и странная реактивная штука, рельсовая пушка, которую они притащили из Университета, а затем установили на платформу в «Б и Б».
Теперь они поселились в космическом городке Тетфорда. Сита вела проект по запуску нейронных сканеров, обеспечивая административную и оперативную поддержку. Ее опыт работы, компьютерная лингвистика, не имел практического применения в этой части проекта, поэтому, как только все начало работать и ей ничего не оставалось делать, лишь приносить горячие напитки работающим экспертам, она начала сходить с ума.
На скафандр Ситы был нанесен лесной камуфляж, состоящий из тысяч искаженных лиц со странными выражениями. Когда Лимпопо смотрела на них, у нее начинало рябить в глазах.
– Готова? – сказала Сита через двухточечную сеть, в которой обеспечивалось шифрование, использовались различные полосы частот для обеспечения избыточности, была задействована хорошая телеметрия для радиосвязи, которая также распознавала наложения и могла определить электромагнитное состояние внешней среды, что позволяло справляться с электрическими бурями. Голос Ситы звучал очень четко и красиво после эквалайзера, где он сочетался со звуками ветра и монотонной работой ветряной мельницы, затем голос так прекрасно корректировался в стереофоническом пространстве, что Сита звучала как персонаж интересной компьютерной игры.
Лимпопо подняла большой палец вверх и нажала кнопку шлюза. Они потоптались немного на месте, Лимпопо получила от Ситы локтем в бок, так что скафандр коснулся ее шрама, что не было совсем уж неприятным ощущением. В то время, когда столько людей вокруг нее воспринимало свои тела как неудобные мясные оболочки, которые нужно было использовать как механоидов, чтобы перемещать в пространстве свои драгоценные мозги, было здорово иметь что-то свое, личное, что было неразрывно связано с ее плотью.
