– Даже вариантов нет, – призналась я.
– Напрягись, – потребовал Димон, – ну… раз, два, три…
– Генерал Зайкин, – ответила я.
– Это кто? – поразился Коробков.
– Понятия не имею, – хихикнула я, – каков вопрос, таков и ответ. Ну и кто у нас муж?
– Эдуард Болотов! – выпалил приятель.
Глава 25
– Это шутка? – удивилась я.
– Суровая правда, – возразил Димон.
– Отлично, – растерялась я. – Зачем жена отправила телепродюсера к своим родственникам, которые всю правду о ее супруге выложат? Она не хочет, чтобы кондитер стал популярным?
– Не знаю, какая у нее мотивация, – вздохнул Коробков, – но она же не обещала, что сведения будут точными? «Расскажет всю правду об Эдуарде».
– Фраза «рассказать всю правду» считается синонимом выражения: «Сейчас узнаете, какой он мерзавец», – хмыкнула я.
– Правда бывает и положительной, – возразил Коробков, – вдруг ты услышишь о бескрайней доброте кондитера, о том, как он помогает теще, больному брату жены.
– Сомнительно что-то, – пробормотала я.
– Мы не знаем, какие отношения в семье Эдуарда, – подключился к беседе Чернов, – возможно, Болотов изменял жене, та сделала вид, что ничего не знает, но когда ему предложили телепроект, решила супругу нагадить. Выльет ее маманя на зятя понос, и прощай программа!
– Телевидение любит скандалы, – возразила я, – про многих ведущих пресса пакости пишет, такая информация только подогревает интерес к человеку.
– Марина не имеет отношения к телевидению, – справедливо заметил Димон, – она рассуждает с точки зрения нормального человека, думает, что прелюбодея под камеру не поставят.
– Танечка, давайте перестанем гадать, – предложил Михаил Львович, который слушал разговор, – пустое это занятие. Сейчас приедете, во всем разберетесь.
– И то верно, – согласилась я, – недолго осталось.
Минут через пятнадцать я припарковалась во дворе перед старой блочной пятиэтажкой, вошла в подъезд, в котором не было ничего похожего на домофон, и обнаружила, что нужная квартира находится на первом этаже в грязном темном закутке сбоку от лестницы. Я нажала на звонок, но никто из хозяев не откликнулся. Я попыталась постучать в дверь, но та была обита по технологии советских лет дешевым дерматином, под которым лежал толстый слой ваты. Кое-где искусственная кожа от старости лопнула, наружу вылезли желтые клочья.
– Ау! – закричала я. – Есть кто дома? Откройте!
Из квартиры не донеслось ни звука. Я схватилась за ручку и решила потрясти ее, если хозяева не услышат, тогда можно пойти во двор, покричать под окном. Или позвонить Марине с просьбой соединиться с родственниками. Я уже собралась нажать на ручку, и тут из квартиры донеслось:
– Кто-то за дверью есть?
– Да! – закричала я.
– Назовитесь.
– Татьяна Сергеева.
– Чего тебе надо?
– Я от Марины. Она вам звонила, предупреждала о моем приходе.
– Сейчас, – прокряхтели за дверью, – только ключ найду. Нет его в скважине.
Прямо у двери рядом с резиновым ковриком стояло переполненное ведро, от которого нестерпимо воняло. Хозяйка бубнила:
– Подождите минут пять.
Меня затошнило от мерзкого запаха. Не в силах более находиться около смердящего мусора я вышла на улицу. Похоже, в этом доме время замерло на шестидесятых годах двадцатого века. Дерматин с ватой, помойка на лестнице, а во дворе деревянный стол, вокруг него скамейки. Началась зима, но погода не характерна для Москвы, снега нет, прекрасный солнечный день, и не одна я им наслаждаюсь. На лавочке сидит с сигаретой в руке молодая женщина, она поставила на стол красный пакет с фиолетовой надписью «Продукты от Андреича». Сразу стало понятно: незнакомка ходила в магазин и сейчас устроила себе перекур.
Я еще раз втянула носом воздух зимнего погожего дня. К сожалению, надо идти в гости к Дарк. Не хочется думать о том, что я увижу в их квартире. Хотя, может, хозяйка чистоплотная? Ох, навряд ли. Нельзя быть аккуратной дома и выставлять на лестницу гниющие отходы. У опрятной женщины ведро для отбросов блестит, она не станет утрамбовывать в него объедки до упора, не поленится лишний раз сходить к бакам, которые находятся в нескольких метрах от подъезда.
Не испытывая ни малейшего желания беседовать с Дарк, я все же решила вернуться в подъезд, но меня притормозил звонок Чернова.
– Ангел мой, вы где? – осведомился профайлер.
– У дома Дарк, – ответила я.
– Еще не звонили им?
Я пустилась в объяснения:
– Пыталась, но звонок не работает. Покричала на лестнице, хотела постучать в окно, их квартира на первом этаже. Да хозяйка чудом меня услышала. Сейчас она пошла искать ключ, а я…
– Вы где? – перебил меня Михаил Львович.
– Во дворе, очень уж в подъезде тухлятиной воняет, – пожаловалась я.
– Вы под окнами Дарк? Бегом оттуда! – скомандовал Чернов.
– Что? – не поняла я.
– Код семь, – крикнул Чернов.
Услышав условный сигнал опасности, я выбежала на площадку, где находился стол, хотела отбежать еще дальше, и тут за спиной раздалось оглушительное: ба-бах. Затем послышались скрежет, лязг, звон и крик:
– Боже!
Женщина, которая сидела на скамейке, вскочила, кинулась к подъезду, но я успела схватить ее за руку и прижать к себе. Вокруг раздавались разные звуки, все как один жуткие. Я осторожно повернула голову и взглянула через плечо на дом. Дверь подъезда, около которой пару секунд назад я вдыхала свежий воздух, вырвало из петель, она валялась на дороге. Окна квартиры Дарк лишились стекол, было видно, что внутри бушует огонь.
– Мама, – прошептала незнакомка.
– Как вас зовут? – спросила я, по-прежнему обнимая курильщицу.
– Ирина Дарк, – пролепетала та, – у них все продукты закончились. Я пошла в супермаркет. Потом решила с сигаретой посидеть, мама дымить не разрешает, ругается: «Курение убивает, хочешь меня на тот свет отправить».
Я молча слушала сестру Марины. Верно, курение убивает, но сейчас вредная привычка спасла Иру от смерти.
Глава 26
Вскоре в ранее безлюдном дворе собралось много народа.
– Начальник особой бригады? – спросил плотный мужчина в штатском, рассматривая мое удостоверение. – Слышал о такой. Встречать, однако, никого из ваших не приходилось. Меня зовут Анатолий Иванович Попов. Можете сесть в автобус?
– Конечно, – согласно кивнула я. – Что с Ириной?
Попов показал на одну «Скорую».
– Ею врачи занимаются. Она не ранена, просто бьется в истерике.
