— Зайди.
Поморщившись, я покосилась по сторонам, пытаясь в темноте разглядеть этого демона во плоти, который одним только звуком своего голоса плавил мою кровь, заставляя тело подрагивать и наливаться негой. Я искала его, словно наркотик, который мне было жизненно необходимо вдохнуть в себя, забывшись и потерявшись в этом мире, запутавшись в собственных желаниях и полыхающей истерии быть как можно ближе к нему.
— Сейчас же.
Обернувшись вокруг себя и стараясь вытащить на передний план свою ярость на то, как долго он меня игнорировал, не отвечая на звонки, я, наконец, увидела едва различимую полоску бледного света на черном ночном полу в этом царстве полного мрака, осторожно двинувшись к приоткрытой двери, которая привела меня в кабинет Хана.
Здесь было так же темно, и лишь приглушенный неясный свет ночника на его письменном столе, разгонял полный мрак, освещая стройную фигуру, которая раскинулась в большом глубоком кресле совершенно расслаблено и даже как-то подчеркнуто лениво.
Блики света освещали лишь левую сторону лица Хана, делая его похожим на нереальную прекрасную маску, где тень от черных длинных ресниц тянулась бесконечно, а глаза в полумраке казались завораживающе дикими и совершенно сказочными, будто вместо черного зрачка в его глазах на самом деле были языки пламени, которые не горели ровням светом, а полыхали, словно безумный костер от порывов штормового ветра.
Не закрывая за своей спиной дверь, я застыла, глядя на него, такого подчеркнуто спокойного и сладкого, почему-то при этом чувствуя себя, словно кролик перед удавом, который раскачивается из стороны в сторону, завораживая своим волшебным танцем и запудривая мозги, чтобы я не успела понять, когда он кинется и вопьется в меня, оплетая своими тугими бархатными кольцами, выбраться из которых я уже не смогу.
Только не это удивляло меня.
Прошло столько времени с момента нашего жуткого знакомства. Теперь я могла видеть его каждый день, так часто, как когда-то не могла даже мечтать, но все-равно при виде этих лукавых, жарких глаз, видя, как изгибались его чувственные губы, отчего на щеках появлялись ямочки, я все-равно по-прежнему теряла свой рассудок, замирая от восхищения и желания.
Это было страшное волшебство, от которого кружилась голова и мысли начинали путаться, стоило ему только посмотреть на меня своим тяжелым, опаляющим взглядом, словно весь ад собрался в его глазах, маня и завораживая своими тайнами и томной чувственностью.
С каждым днем это пугало меня все сильнее и сильнее, потому что я начинала вести себя словно самый настоящий наркоман — сколько бы его не было рядом, а мне постоянно хотелось все больше и больше. Что было намешано в его аромате, от которого мое тело начинало подрагивать и умолять о прикосновениях еще до того, как я могла увидеть его перед глазами? Какие бешенные афродизиаки были в его парфюме, что сводил меня с ума, и который я могла отличить из сотен других подобных?
Вот и сейчас я снова застыла, вдыхая его в себя судорожными урывками, боясь просто потерять сознание от повышенной чувственности, которая кружила мой бедный мозг, сцепив руки за спиной в дрожащее кулаки, и рассматривая, как Хан сидел на своем кресле, откинувшись назад и широко расставив ноги.
Белоснежная рубашка была расстегнута до самого ремня, обнажая его грудь и даже часть пресса, а рукава закручены до локтя, отчего создавалось впечатление, словно Хан готовился долго и упорно работать, не покладая рук, отчего сердце предательски дрогнуло и провалилось куда-то в живот задыхаться и трепетать.
Он держал в руках ручку, двумя пальцами, скользив по ней вверх и вниз.
От кончика вниз плавно, красиво и чувственно до самого основания, чтобы потом перевернуть и снова проскользить от самого верха — вниз, пока я заворожено смотрела за его пальцами, чувствуя, как комок в животе становится тяжелым, горячим и словно ядовитое облако расползается все больше и больше.
Я знала эти пальцы…их нежность, их силу, их чувственность…то, как он мог касаться…то, как он двигался, и что могло подарить его тело мне, отчего первая капелька пота скатилась по напряженному позвоночнику, впитываясь в джинсы.
— Довольно странный выбор времени для прогулки, — произнес Хан сладко, лениво и как всегда бархатно, словно убаюкивая своим голосом и этой негой в каждом его движении, — не находишь, мавиш?…
С трудом заставив себя оторвать взгляд от его пальцев, ручки и шальных мыслей явно эротического характера, которые носились в моей голове, я старалась смотреть на него язвительно и злобно, вскинув голову и спокойно проговорив:
— Я звонила тебе тысячу раз.
Кончик чувственных губ, которые могли быть такими мягкими, настойчивыми и требовательными, изогнулся в усмешке, когда, отложив от себя ручку, Хан потянулся к телефону, крутанув его на ровной поверхности стола:
— Тридцать шесть мне. И шестнадцать Каану.
Я недовольно сжала губы, дернув бровью и спросив вкрадчиво и очень тихо:
— И? проблемы со слухом или зрением?
Хан рассмеялся легко, лукаво и очень эротично, неожиданно облизнувшись и показывая свои ямочки на щеках, за которые мне хотелось его укусить.
— Были неотложные дела, мавиш. Да и вряд ли ты звонила для того, чтобы спросить разрешения покинуть дом, верно?…
Хан отложил телефон в сторону, подавшись вперед, и поставив локти на стол, отчего его плечи словно раскрылись, став еще шире и натягивая ткань тонкой рубашки.
— Я просто хотела помочь…
Я даже не закончила своей фразы, услышав, как Хан хмыкнул, снова откидываясь назад, и глядя на меня сквозь свои шикарные черные ресницы:
— Помочь в пьянстве или танцах?…
Скрипнув зубами от ярости, я впилась в Хана глазами, не понимая его веселья и этой игривости.
— Я подумала, что Искандеру может грозить опасность! В трубке что-то билось и кричали люди!
— И чем бы ты помогла ему, ммм? — промурлыкал Хан, чуть дернув своей черной резко очерченной бровью, — Пошла в рукопашку с его обидчиками? Кинулась всех бить и крушить своими туфельками?
— Не знаю, что сделала бы, но я своих в беде не бросаю! — почти прошипела я, видя, лишь как глаза Хана полыхнули в этом полумраке еще сильнее, словно огонь, и он хохотнул, на секунду раздувшись в зрачке, который было невозможно различить в черноте его пьянящих глаз.
— Вы с Неслихан как те мышки, которые спешат на помощь.
— …брундучки! Чип и Дейл были брундучками, — недовольно пробормотала я, стараясь не замечать того, как мое тело начинает загораться изнутри от его пылающего и раздевающего взгляда.
— И с каких это пор Искандер вдруг стал «своим»?
Я несколько раз моргнула, понимая, что не в силах придумать отговорки в этот раз, пробормотав приглушенно и явно не так твердо, как намеревалась:
— …он мой босс.
