Павел потянулся к портативному телевизору и сделал звук тише. Емцев, сидящий с кружкой чая у противоположной стены кухни в избе, любезно предоставленной Матреной Синицыной, приподнял бровь.
– Не хотите дослушать, Павел Николаевич?
– Дослушаю в записи, – ответил Павел, прихлебывая из своей кружки. Чай был горячий, травяной. Сто лет такого не пил. Он откинулся на спинку стула и смотрел, как Илья Петрович аккуратно, пинцетом, переворачивает вымокшие страницы блокнота. Можно ли хоть что-то разобрать? Павел надеялся, что его показания, задокументированные в протоколе, проливали достаточно света на происшедшие здесь события.
Конечно, следствие все перепроверит, но уже сейчас Емцев соглашался с Павлом: убийцей была Ульяна Черных. У нее достаточно мотивов: желание вопреки всему сбежать из деревни и увезти дочь, на которую старец Захарий обращал вовсе не отеческое внимание, и материнское сердце не выдержало.
Про смерть Кирилла Рудакова и священника Спиридона понятно, что это дело рук Степана Черных. Сам Павел комментировать это отказался и почти не помнил ничего за последний день, лишь краткие вспышки и образы: Акульку, дующую на его ладонь и обожженную щеку, круг сектантов, кричащих: «У него стигматы, Господи!»
– Вы вовремя приехали, Илья Петрович, – сказал Павел, отгоняя неприятные воспоминания.
– Выехал сразу после звонка вашей подруги, – ответил Емцев, протягивая пачку. – Угощайтесь.
– Бросил.
Илья Петрович понимающе кивнул и заметил:
– Убедительно говорила. Да и поведение Михаила Ивановича в последнее время было уж очень странное.
– Рука руку моет.
– Мы еще проверим его причастность к деятельности сектантов. Но вот что меня волнует во всей этой истории, – нахмурил лоб Илья Петрович и выразительно поглядел на Павла. – Ульяну Черных нашли. Степана тоже. А вот куда подевалась их дочь?
– Может, сектанты ее сбросили с обрыва? Как и других…
Голос Павла дрогнул, едва он подумал, что среди утопших были и дети.
Некоторое время они молчали, шумно прихлебывали чай. Со двора доносились голоса, бормотал телевизор, где уже кончился прямой эфир, и кадры с видами деревни сменила красочная реклама сока.
– Может, – наконец сказал Емцев и повторил задумчиво: – На свете многое быть может, друг Горацио, что и не снилось…
Вздохнул и, потрогав переносицу, спросил:
– А где же ваш слуховой аппарат, Павел Николаевич? Или мне в первую встречу показалось?
– Не показалось, – ответил тот. – Теперь я слышу и без него.
– Никак, чудом излечился? – криво усмехнулся Емцев.
Павел ответно улыбнулся и ответил:
– Чудом.
– И чем займетесь теперь? Вернетесь в журнал? Напишете обличительную статью? – Емцев сощурился. – Должен предупредить, что следствие не дает никаких официальных комментариев по случившемуся инциденту.
Павел пожал плечами.
– Мне и не надо, – ответил он. – Я другое писать буду.
Хлопнула входная дверь, зашуршал снимаемый плащ. Наверное, это вернулась Софья, успевшая не только провести репортаж, но выведать все самое интересное у местных жителей, познакомиться с половиной деревенских сплетниц, оставить свои координаты и еще прикупить билеты на обратную дорогу до Тарусы.
– Что же? – войдя на кухню, спросила она.
– Монографию, – серьезно ответил Павел. – О феномене деструктивных культов и контроле сознания.
– Сильно! – крякнул Емцев и поднял недопитую кружку. – Ну, за мечту!
– И пусть тайное всегда становится явным, – добавил Павел и выпил остывший чай.
За окном еще моросил дождь. Павел слышал, как вода разбивается о подоконник, как шелестит на ветру листва, как шумит далекая Полонь, укрывая саваном всех обманутых и погибших, как плещется у берега плотва.
«И смерти не будет уже, – подумал Павел. – Ни плача, ни вопля, ни болезни не будет, ибо прежнее прошло…»
Над крышами, покачивая хвостом, проплывала небесная рыба. Путь ее лежал на запад.
Конец
