Потом Андрей заговорил. И паства ему внимала…
Когда раздался выстрел, Андрей испугался. Но страх быстро прошел, а вместо него пришла уверенность: вот миг, ради которого он все и затевал! Черных упал и, оставляя влажный след, полз к Окаянной церкви. Никто не преследовал его, все замерли, выжидая. Над кладбищем витала смерть. Андрей, вернувшийся из мира мертвых, хорошо помнил ее запах: он чем-то напоминал запах операционной. Тогда не он – Павел, – очнулся под ярким светом ламп, и видел людей в медицинских масках, и чуял запахи крови и лекарств. Он надолго забыл о них, но вспомнил теперь снова. И, как собака, пошел по запаху, по кровавому следу, к разинутому зеву черной церкви.
Черных не успел уйти далеко, лежал у самого порога, запрокинув окровавленное лицо. Белая рубаха стала красной и быстро темнела. Андрей нагнулся и вздрогнул – из груди торчал деревянный, наспех обструганный кол. Он, было, отшатнулся, но заметил что-то еще, лежащее рядом.
Блокнот в кожаном переплете.
Андрей поднял его с пола. Некоторые страницы оказались спрессованы от крови, на других угадывался почерк Павла. В основном имена, кое-где рисованные наброски. Жирно зачеркнутое, но все же угадываемое имя: «Андрей Верниц…»
«Понятливый, Шерлок, – усмехнулся про себя Андрей. – Знал, что встретишь меня. И убийцу раскрыл, пусть в последний момент. Только кому это теперь нужно? Повесят все на Степана, а его Слово ко мне перейдет…»
Сложив блокнот, засунул в карман. Пригодится.
В углу шевельнулось что-то белое.
Андрей распрямился, напряженно вглядываясь во тьму. Сердце взволнованно стукнуло, но сразу же успокоилось: ему ли, мертвецу, бояться привидений? Да и не призраки это, всего лишь две напуганные девчонки.
– Кис-кис, – позвал Андрей, перешагивая через труп Степана. – Это кто у нас прячется, а?
Молчали, забились в угол. Воздух колебался от сбивчивого дыхания, в прорехи заколоченных окон тянулись серые нити. Их было три, по одной на каждого. Андрей широко улыбнулся и сжал кулак, пытаясь поймать ближайшую. Свет скользнул по ладони и нырнул под ноги. Андрей тут же наступил на него ботинком.
– Кис-кис-кис! Выходите, котятки! Я вам кое-что покажу…
Девчонка захныкала. Ведьма прижала ее к себе, кольнула яростным взглядом.
– Уходи, – сказала она. – Пока по-хорошему прошу.
– Иначе что? – улыбнулся Андрей и остановился у следующей нити, наискосок перекрывающей проход.
– Пожалеешь, – угрожающе произнесла ведьма.
– Пожалею, если не заберу Слово! – ответил Андрей и махнул ребром ладони, рассекая световую нить. Осталась последняя, третья.
Девчонка уже не хныкала. Насупившись, смотрела на него из-под белесых бровей. Нос красный, опухший, рубаха сползла с одного плеча.
– Ты больше на поросенка похожа, – улыбаясь, сказал Андрей и прижал пальцем собственный нос. – Хрю-хрю! Подойдешь сама, или пустить тебя на сало?
– Давай, малышка, – шепнула вдруг ведьма и легонько толкнула девочку в спину.
Андрей сразу все понял.
– Не смей! – вскричал он и, прыгнув вперед, дернул девчонку за руку. Она взвизгнула, вцепилась короткими пальцами в ведьмино платье. Крик получился плаксивым, детским. Но страх уже зародился в животе, и Андрей потянулся скрюченными пальцами к горлу ведьмы.
– Заткни ей рот! Сейчас же!
Рука остановилась на полпути, мышцы напряглись, но не послушались, точно какая-то сила сдерживала их. Заминка была решающей.
Ведьма перехватила его за предплечье и жутко улыбнулась в лицо:
– Дурак ты, подселенец! Как же я запрещу ей сказать, когда Слово идет не от языка, а от сердца? – И, поведя ладонью по девчоночьей щеке, тихо добавила: – Теперь можно.
На этот раз звук пришел не с неба, а из-под земли. Глухой и резкий треск, с каким могла бы рваться плотная материя. Дощатый пол задрожал, вспучился, и Андрей повалился ничком. Падая, он увидел напряженное лицо Акулины, ее плотно сомкнутые губы, и подумал: «Откуда тогда звук?»
Но чтобы произнести Слово, не нужны язык и губы, как не нужны уши, чтобы его услышать.
Гром волною прокатился сквозь тело.
На миг Андрею – Павлу, – показалось, что плоть отслаивается от костей, точно вываренное мясо. Боли не было, только внутри зародилась щекочущая дрожь.
Он попытался подняться, но снова упал, прижался щекой к шершавым доскам и четко увидел, как из отверстий на стыках поднимаются ржавые шляпки гвоздей. И сразу понял: оттуда, из темных земных хлябей пробивается наружу что-то огромное, живое, хищное.
Он приподнялся на локтях. От слабости шатало, по верхней губе сочилась кровь.
В щелях заколоченных окон сверкнула ослепительная вспышка и выбелила фигуры, застывшие в углу. Андрей задохнулся: у фигур не было лиц, а только огромные рты, растянутые в безмолвном крике.
…Пришел час гнева Моего, и кто может устоять?..
Миг – и церковь снова погрузилась в темноту. Потом гулко раскатился гром.
Стены задрожали, с ближайшего окна сорвались доски и грянули о пол. Андрей закрылся рукавом и, сдавив зубы, пополз к порогу.
Дверной проем казался светлым лоскутом на фоне выгоревших изнутри стен. Оттуда веяло предгрозовой свежестью, влажной землей, озоном.
«Сбегаешь? – засмеялся Павел. – И кто у нас трус?»
В рану на ладони вошла щепа. Андрей не вскрикнул, только втянул воздух сквозь сжатые зубы и распахнул оба глаза. И увидел: левым – огонь и пепел, изрезанное молниями небо и раскаленный добела столб на пустыре, а правым – широкую автостраду, дрожащий воздух над асфальтом, летящий с горы большегруз. Почему-то казалось очень важным успеть до того, как грохочущую фуру вынесет на разделительную полосу.
Очередной удар сотряс церковь, как спичечную коробку. Перекрытия хрустнули, надломились, и что-то рухнуло совсем рядом, обдав Андрея пылью и щепками.
Видение пропало, и вместо дороги и пустыря он увидел рядом с собой серое лицо Степана Черных. На приоткрытых губах коркой запеклась кровь, стеклянные глаза смотрели строго, будто спрашивали: «Ну что ж, Андрей, пробудившийся из мертвых. Стал ли ты мечом разящим или рука твоя ослабела? Повел ли за собой стада мои? Забрал ли Слово? Эх, ты! Не пророк, а червь жалкий! Судьба твоя стать не спасителем, но кормом…»
Дрожа от отвращения и злости, Андрей отпихнул от себя труп, и сам быстро-быстро, как ящерица, пополз к порогу. Еще немного. Вон виднеются вросшие в могилы голбцы, и белый кнут молнии пляшет над ними.
Новый толчок был такой силы, что стены церкви задрожали и хрупнули, как леденцы. Таким был удар, смявший бок отцовской легковушки…
«Пожалуйста! Только не снова!»
Зажмурившись, Андрей вывалился в прохладу и сырость. Но даже сквозь сомкнутые веки увидел, как небо раскололось надвое. И там, в прорехе, сверкнула огненная нить.
