В невысоком подлеске у самой дороги суетилось множество ящериц-агам. Эти юркие создания почти такие же яркие, как птицы: у самцов ярко-оранжевые головки, тела раскрашены голубым, серебряным, красным и черным, а самки розовые, в зеленых яблоках. У этих рептилий странная привычка кивать головкой, и забавно смотреть, как они носятся, носятся друг за другом и вдруг останавливаются и начинают кивать. Почти столь же многочисленны, как и ящерицы, крошечные зимородки – размером мельче воробья, с яркими синими спинками, оранжевыми грудками и красными, словно коралл, клювами и ножками. В отличие от английского зимородка, эти крошечные птахи питаются саранчой, кузнечиками и другими насекомыми. Они стаями располагаются на телеграфных проводах или стволах умерших деревьев вдоль дороги, зорко всматриваясь в кусты и траву. Вдруг то одна, то другая камнем падает вниз – и выпархивает оттуда с зажатым в клюве кузнечиком почти с себя ростом.
Через три дня я достиг Мамфе. Я не случайно выбрал именно эту деревню. Когда собираешься за редкими животными, место для базового лагеря следует подбирать тщательно. С одной стороны, он должен располагаться не очень далеко от какого-нибудь очага цивилизации, где можно достать консервы, гвозди, проволоку для клеток и прочие необходимые вещи; и поблизости от дороги, чтобы, когда придет время, подогнать туда грузовики за добытыми животными. С другой стороны, в облюбованном вами районе не должно быть слишком много крестьянских хозяйств, так как большое число людей неизбежно отпугнет диких животных. Деревня Мамфе оказалась превосходным местом, и в одной миле от нее, на поляне у реки, я разбил специально купленный шатер, которому в течение ближайших шести месяцев предстояло служить убежищем мне и моим зверям.
Но я не мог приступить к отлову животных, пока жизнь в лагере не будет отлажена. Нужно было соорудить клетки и загоны, пробурить скважины, построить хижины с крышами из пальмовых листьев для нанятых мною африканцев. Необходимо также обеспечить бесперебойное снабжение продовольствием и водой – ведь если у тебя двести или триста животных и птиц, то даже подумать страшно, сколько им требуется в день еды и питья. Кроме того, успех дела в немалой степени зависит от умения завязать дружеские отношения с вождями здешних племен: покажешь им фотографии и рисунки животных, которых хотел бы заполучить, назовешь сумму вознаграждения, они по возвращении в деревню расскажут обо всем своим соплеменникам – глядишь, и деревенские жители на много миль вокруг начинают помогать тебе в работе.
Наконец все было подготовлено, и множество пустых клеток в нетерпении ждали постояльцев. Теперь можно отправляться на ловлю диковинных животных, ради которых и был проделан весь этот неблизкий путь.
Как ловить? Единого правила тут нет. Все зависит от типа местности, в которой ты действуешь, и видов животных, за которыми охотишься. В Британском Камеруне я применял несколько методов, но наиболее успешным оказалось использование собак местных пород. Этим собакам надевают на шеи деревянные погремушки, так что, когда они скрываются в густом подлеске, по трескучему звуку легко определить, где они находятся, и при необходимости следовать за ними.
Один из самых волнующих эпизодов такой охоты произошел на горе Нда-Али, в двадцати милях от лагеря. Местные охотники поведали мне, что на ее склонах обитает черноногий мангуст – редкостный зверь, которого никогда не видели в Англии, и потому особо для меня желанный. Это очень крупный мангуст с молочно-белым телом и ногами цвета шоколада.
Я выехал на ловлю ранним утром в сопровождении четырех охотников и пяти собак довольно-таки жалкого вида. Слабым местом такой охоты является то, что собаке не объяснишь, какого именно зверя тебе хочется поймать, и она пускается в погоню за всяким живым существом, которое учует. В результате отправляешься за мангустом, а получаешь нечто совершенно другое и подчас неожиданное.
Так вышло и в тот памятный день. Мы уже с полчаса пробирались сквозь лесную чащу, когда собаки, напав на чей-то свежий след, с радостным тявканьем рванулись вперед и звон их погремушек эхом отозвался среди деревьев. Мы, естественно, бросились за ними, пытаясь настичь все удаляющийся перестук, и совсем уже выдохлись, когда бежавший первым охотник вдруг остановился и поднял руку. Тяжело дыша и напрягая слух, мы старались уловить исчезнувший звук, но вокруг стояла тишина.
Мы разбрелись по разным направлениям, раздумывая, куда же запропастилась собачья свора. Внезапно один из охотников что-то резко крикнул, и мы все бросились к нему. Тут до нас долетел шум струящейся воды. Я подбежал первым, и, пока мы ждали остальных, он объяснил, что если погоня привела собак на берег реки, то шум воды неизбежно заглушит звон погремушек. Так вот почему мы потеряли свору. Дойдя до реки, мы двинулись вверх по течению и вскоре достигли небольшого пенящегося водопада футов в двадцать высотой. Внизу громоздились огромные валуны, заросшие мхом и невысокой растительностью, а среди скал мы вдруг заметили хвосты наших псов, чье тявканье перекрывалось шумом падающей воды. Тут мы в первый раз увидели, кого же они преследовали. Это был огромный нильский варан – колоссальная ящерица в шесть футов длиной, с огромным, похожим на кнут хвостом и мощными когтями. Он залег в глухой щели между скал, отгоняя собак своим могучим хвостом и злобно шипя, если те осмеливались подойти чересчур близко.
Мы уже хотели отозвать собак, когда одна из них – очевидно, самая глупая – бросилась вперед и мертвой хваткой вцепилась зверю в шею. В ответ варан цапнул ее за ухо и, изогнувшись, прижал к земле задними лапами, а мощными когтями разодрал шкуру на спине. Взвыв от боли, собака отцепилась от его шеи и ретировалась, но зверь напоследок так хлестнул ее хвостом, что она кувырком покатилась по скалам. Мы поспешно отозвали остальных собак и накрепко привязали к ближайшему дереву, после чего принялись размышлять, как бы поймать эту гигантскую ящерицу, похожую на доисторическое чудовище, которая по-прежнему лежала среди скал и злобно шипела.
Мы попробовали было набросить на варана сеть, но она цеплялась краями за острые камни, и в конце концов мы отказались от этой затеи. Единственное, что пришло мне в голову, это забраться на скалу, под которой он лежал, и, пока кто-нибудь будет отвлекать его внимание, накинуть ему на шею петлю. Проинструктировав охотников, я взобрался по скользким скалам и очутился на высоте примерно шести футов над тем местом, где лежало чудовище. Я завязал скользящую петлю на длинной веревке и медленно спустил ее к рептилии. Последняя, по-видимому, проигнорировала как нависшую над нею веревку, так и стоявшую на скале человеческую фигуру, поэтому накинуть ей на шею петлю и слегка затянуть ее мне труда не составило.
Неприятности начались, когда я стал затягивать туже. Я не догадался сделать ничего лучше, как обвязать другой конец веревки вокруг собственного колена. Как только варан почувствовал, что у него на шее затягивается петля, он рванулся вперед, словно ракета, и веревка потащила меня за собою. Катясь по скользкому склону, мокрому от брызг водопада, я отчаянно пытался уцепиться за что-нибудь, но уцепиться было не за что, и я плюхнулся чуть ли не на голову варану. Падая, я успел сообразить, что мой противник, до смерти напуганный моим, мягко говоря, внезапным появлением, не замедлит дать бой, а испытать на себе действие его могучих когтей мне почему-то не хотелось. Но, слава Богу, и не пришлось: варан был до того потрясен, что обратился в бегство, волоча за собой веревку, но далеко не ушел: как только он оказался на свободном от скал пространстве, туземцы набросили на него сеть. Забавно было смотреть, как он в ней бьется и шипит. Мы тут же вытащили его, и я отправил одного из охотников с добычей назад, в лагерь. Поимка столь крупной рептилии, конечно, лестная награда для ловца, но я все-таки не за этим отправлялся в поход, так что мы продолжили свой путь сквозь чащу леса.
