Таня ждала напряженно и нервно, боясь расстаться с телефоном даже на минуту. Она не выпускала его из рук, как мулла четки. Не разжимала рук, как будто это граната с вырванной чекой. Таня брала телефон с собой в туалет, в душ, прикрывала ладошкой в маршрутке, чтобы почувствовать вибрацию, если шум двигателя заглушит звонок.
Но Игорь Лукич не звонил.
Это было невыносимо и несправедливо. Чтобы заполнить паузу, Таня разговаривала с воображаемым абонентом. Застыв перед телефоном в максимально эффектной позе, она проигрывала возможные варианты их будущего разговора. Вот она вальяжно и эдак с ленцой ответит: «Кто это? Простите, не узнала… Ах да, это вы?» Обязательно на «вы», будто она напрочь забыла, как они водили хороводы вокруг собора Василия Блаженного и держали равнение на его шипастую маковку. Делать ей больше нечего – такие пустяки помнить.
Или еще лучше снять трубку и, поднося ее к уху, как бы по рассеянности бросить кому-то: «Сейчас, минуточку, по-быстрому отвечу, и доиграем партию в боулинг». Хотя Таня только один раз была в боулинге и очень стеснялась своей неумело раскоряченной позы в момент броска шара по кеглям.
Или нет, пусть лучше Игорь застанет ее в очень веселом расположении духа. Как будто она не может собраться с силами и погасить взрыв смеха, потому что рядом стоит обалденный молодой человек, словно сбежавший из Comedy club. Остроумный, как Павел Воля, только красивее. «Хватит меня смешить… Ну все, дай ответить человеку… Ха-ха… ну я прошу тебя, хватит».
Словом, каких только мечтаний не проносилось в ее голове за эти дни! Таня привела себя в состояние повышенной боевой готовности, но Игорь Лукич не звонил. Таня дополнила воображаемый диалог нотками сарказма: «Кто это? Что-то случилось? С чего вдруг решили позвонить? Это такая честь для меня». Но он не звонил, не реагировал даже на эту мысленную провокацию.
За этими страданиями Таня не заметила, как вышла книга. Произошло это так быстро, словно редакторы, корректоры, верстальщики работали в круглосуточном режиме. Типография тоже не подкачала, отодвинув все остальные заказы на потом. Тираж книги вполне можно было назвать массированным. И книга быстро пошла в массы.
Секрет такого оглушительного успеха заключался в том, что две читательские аудитории – мужская и женская – обычно непримиримо равнодушные к выбору друг друга, на этот раз проявили удивительную солидарность. Дело было в том, что женщины и мужчины читали эту книгу разными глазами: самые интересные страницы, по мнению одних, казались полной ерундой в глазах других.
У Тани Сидоровой получилась маленькая, но удаленькая книжка про хождение по мукам стойкого оловянного солдатика, который барахтался в сточных водах российского бизнеса, пока не выплыл на простор морской глади, где свежий бриз наполнял его оловянные легкие радостью от великой миссии – кормить россиян сыром. По дороге его тыкали паяльником, спаивали на таможенных терминалах, соблазняли возможностями продать родину, толкая за кордон сепараторы из стратегической стали, но он все превозмог, осознал, отринул, чуть ли не вознесся на крыльях великой миссии сыродела. Каждое слово в этой книге было правдивым, но правда бывает разной в зависимости от угла зрения. Правда милицейских протоколов звучит в обличительной тональности, правда матери о своем ребенке подобна гимну его красоте и талантам, правда воина оправдывает убийство, правда побежденного проклинает победителя. Точка зрения зависит от места сидения на карусели жизни.
Танины хроники становления сыродела получились немного слащавые и велеречивые, но искренние и простодушные, что придавало страницам обаяние и теплоту. Таня писала от души. Просто душа ее барахталась в сладком сиропе любовного десерта.
Да, ошибался, но кто без греха? Да, мутил с таможней, а кто бы устоял при такой-то рентабельности бизнеса? Да, грабанул своих вкладчиков, но ведь скромно, по масштабам того времени. И зачем вспоминать то, что было еще в прошлом веке? Да, обманывал государство, но разве оно не отвечало ему тем же? Да, много денег заработал, но разве кто-то принес их ему на блюдечке с голубой каемочкой? Кто-то подпер мешком с деньгами дверь его комнаты в общежитии? Что он получил на халяву? Родители помогли только генами, среди которых особо доминантными хромосомами оказались те, что отвечают за упорство и трудолюбие. Да и то, если только это передается по наследству, что спорно. И разве он не заплатил за все сполна? Ожогами на груди и шрамами на душе. И что снится ему? Перекошенное злобой лицо Штыря? Проклятия обманутых вкладчиков? Спины уходящих друзей? Кто-то хотел бы поменяться с ним своими сновидениями? Так что все его достижения выгрызены у жизни и оплачены обломанными зубами, а не получены по дарственной от именитых родственников. Не было у него никаких именитых предков. Это прибавляло ему очарования в стране, где родословную вели только собаки и Никита Михалков.
Турбулентность деловой биографии Лукича точно ложилась на запрос мужской части читательской аудитории. За горами своих неудач и проблем сияло солнце его победы и бросало им лучик надежды. Дескать, и у него были промахи и провалы, отчаяние и безденежье. Однако ж вот чем в итоге сердце успокоилось. Дырки в сыре символизировали нули на банковском счете сыродела. Дырок было много, нулей тоже. И это не раздражало, а скорее обещало пусть и более скромное, но неизбежное вознаграждение всем, кто копошился на ниве российского бизнеса. Не надо опускать руки, нужно набраться терпения и продолжать засевать эту ниву, и когда-нибудь на этой каменистой почве обязательно что-то заколосится. Многочисленные мужья, разорившиеся в пух и прах, зачитывали своим разгневанным женам особо полюбившиеся места из книги.
Женщины же полюбили другие фрагменты, делали закладки на других страницах. Описание личной жизни Лукича было выдержано в тональности деликатности и сострадания. Рассказ о женщинах, с которыми он делил свой путь, а точнее, кров и кошелек, подчинялся той главной идее, что любили Лукича в жизни мало, несоизмеримо меньше, чем он того заслуживал. Лукич выходил каким-то недолюбленным, недоласканным, недокормленным домашними пирогами, обделенным семейным уютом и заботой. Никто даже не соизволил родить ему детей, чтобы и дальше нести в мир хромосому упертости.
Таня писала от души, слабо отдавая себе отчет в том, каким удачным является этот прием с маркетинговой точки зрения. Сколько женских сердец пригорюнится от такой житейской несправедливости, сколько душевных криков уйдет в подушку, сколько задумчивых взоров достанется осеннему вечеру сквозь окна крошечных кухонь. Сотни, тысячи, миллионы женщин на полном основании упрекнут судьбу за то, что та не свела их с Лукичом. А они бы уж обогрели его своими телами, накормили пирогами, нарожали детей и подали бы последний стакан воды. Уж лучше бы ему, замечательному сыроделу, чем своим мужьям, которые при сравнении с героем книги приобретали оттенок мышиной серости и невыразительности. Нереализованные желания и несбывшиеся мечты миллионов российских женщин обрекали их на фантазии под лозунгом «Ах, если бы судьба свела меня с ним…». В этих грезах было много секса или душевности в зависимости от возраста мечтательницы.
* * *
