«Слова вроде извинительные, а голос повелительный», – отметила про себя Татьяна.
– Нам чай с пирожными, – дал он распоряжение секретарше и увлек Таню в свой уютный кабинет.
«Игорь здесь, наверное, часто бывает», – первое, что успела подумать Таня. Но тут же мысленно надавала себе оплеух и запретила думать в этом направлении. Надо было работать. Потому что чем быстрее она напишет эту треклятую книгу, тем скорее у нее появится право позвонить абоненту по имени «сыродел». Это было единственное, что ее сейчас интересовало.
Таня подготовилась к встрече как могла. Учитывая ее разобранное состояние, особых подвигов по сбору информации она не совершила. Но подвиги и не понадобились. Интернет был переполнен сведениями о светлом лике Виталия Петровича. Даже бегло пробежав глазами по экрану, можно было понять, что это глыба, гуру делового мира. Он возглавлял отраслевую бизнес-ассоциацию, рулил подразделением торгово-промышленной палаты, успевал активничать в Российском союзе промышленников и предпринимателей, выступать перед молодежью, собранной под крышей Сколкова. И еще десятки разных направлений, по которым растекалась неуемная энергия этого фонтанирующего человека. Но все это было лишь дополнительной, так сказать, факультативной частью его жизни. Ядром же всего, главным средоточием его помыслов и действий было производство мяса птицы. Это был куриный король.
И даже внешне он немного напоминал петуха. Такой же громогласный, не терпящий соперничества, с гусарской удалью опережающий конкурентов и принимающий выигрыш как естественное проявление жизни. В нем было что-то такое, что любой тамада в присутствии этого человека должен был тихо отлучиться и застрелиться в туалете. Таня почувствовала себя серенькой курочкой-наседкой, квохчущим существом, не взлетевшим выше насеста. Но в этом самоуничижении не было ни тени неприязни к Петровичу. Разве курицы могут завидовать или соперничать с петухом?
С виду Виталий Петрович был даже чуть моложе Лукича, но вездесущий интернет опровергал это. Ему было около шестидесяти лет, которые почти ровно разбивались на три периода его жизни. Сначала он, послушный и всегда опрятный, носил домой сплошные пятерки из общеобразовательной и музыкальной школ, а потом из университета, радуя маму и бабушку. Потом еще лет двадцать безуспешно пытался конвертировать эти пятерки в приличную заработную плату, работая программистом сначала на государство, а потом на приватизировавшего их контору еврея. Разницы Виталий Петрович не почувствовал. Ему не платил ни тот ни другой. Правда, государство и не обещало. А еврей обещал, но и только. Последнее объяснение по поводу полугодовой задолженности по зарплате хозяин дал на иврите, отчалив на историческую родину как раз в день выписки ордера на его арест. Жену Петровича это объяснение не устроило, и она оставила программиста, кинув на прощание сакраментальное «неудачник».
С этого момента начался третий период жизни Виталия Петровича, чуть было с горя не сдавшего в макулатуру все свои дипломы и сертификаты. Но бдительная мама и стоящая одной ногой в могиле бабушка спасли документы, за что впоследствии он скажет им большое человеческое спасибо и поставит внушительные памятники на их могилы. То ли уход жены снес дамбу его терпения, то ли слишком унизительно было рыдать на глазах тогда еще живых мамы и бабушки, но только с этого времени началось его перерождение, резкий слом траектории его жизни.
В порыве самобичевания и самоуничижения Виталий Петрович пошел к однокурснику, ставшему богатым и солидным членом нового российского общества, и попросил дать работу, за которую платят деньги. Можно экспедитором, можно шофером, можно кладовщиком. Однокурсник оказался гуманистом, а может, сохранил светлую память о совместных студенческих попойках, но, так или иначе, вместо работы шофера он предложил Петровичу место управляющего загибающейся птицефабрикой. Наших кур заклевывали дебелые американские бройлеры, фабрика балансировала на грани разорения без каких-либо радужных перспектив. Но постепенно вставала заря антиамериканских настроений. Эту волну гнал политический ветер. Петрович с его прекрасным музыкальным слухом и системными мозгами программиста-математика быстро понял, куда дует этот ветер, и выкупил птицефабрику, взяв кредит. Однокурсник был страшно рад избавиться от убыточного актива, хотя спустя годы будет давать интервью про то, как сразу почувствовал в Петровиче задатки предпринимательского гения и дал ему путевку в жизнь, оторвав от сердца свою любимую куриную флотилию.
Все это Таня узнала от парня, который все знает. Его звали Яндекс. Единственное затруднение, которое испытал этот парень, касалось пересечения Петровича и Лукича. Яндекс не знал, на каком основании Лукич вписал Виталия Петровича в «дорожную карту» своего пути. Общего бизнеса, судя по всему, у них никогда не было. Что же было общее? Ах да! Лера… Женщина, доставшаяся как переходящее знамя от куриного короля к сырному.
Тане почему-то был неприятен этот факт. Но она отогнала эти мысли и изобразила деловую доброжелательность, присаживаясь в кресло напротив Виталия Петровича.
– Простите, вы, может быть, кофе предпочитаете? Я, закоренелый чаевник, даже не подумал вас спросить. Нет мне прощения! Может быть, пирожные смягчат мою вину?
– Не переживайте, я чай тоже люблю. Особенно с пирожными, – и Таня обезоруживающе улыбнулась.
Контакт был, она уловила это шестым чувством профессионального журналиста. Ей был симпатичен этот человек, и она ему, видимо, тоже. Можно начинать работать.
– Танюш… Можно я вас так буду называть? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Мне Игорь Лукич приходится, простите за пафос, близким другом. Так что хочу предупредить, я заведомо пристрастен. Что именно вас интересует?
Было в его взгляде что-то озорное и заговорщицкое, что не давало Тане сосредоточиться на беседе. «Знает или не знает?» – думала она про каблук, сломанный на Красной площади, про поцелуи, срисованные с шипастой маковки собора Василия Блаженного. Вряд ли. Мужики – не бабы, языками не чешут. Хотя… Кто это сказал? Сами мужики и сказали.
Вообще они много чего о себе миру сказали, ведь почти все писатели, поэты, композиторы, художники, режиссеры – мужчины. За редким и досадным исключением. Они только и делали, что описывали тайники своих чувств и расточали секреты своего восприятия в словах, звуках и красках. И вот уже весь мир знает, что слезы у них непременно скупые, дружба обязательно крепкая, а мышление исключительно стратегическое. Остальным мужчинам можно было расслабиться, за них все сказали лучшие представители их породы. Конечно, они описывали и женщин, но таких, какими они видят их, какими чувствами их наделяют, какие мысли им вменяют. И как только женщина открывала рот, чтобы рассказать о себе хоть что-то свое, сокровенное, молчаливые мужчины закатывали глаза и страдальчески морщились. Так женщина получила звание болтливой.
Так что вполне может быть, что Игорь поделился с другом, рассказал. Ведь они же близкие друзья. Таня ломала голову над этим вопросом, чем страшно льстила себе. Потому что, по правде говоря, там и знать-то было нечего. Вечерний моцион после обильного ужина, всего-то и делов. Погуляли один раз, и только. Но Таня не признавала такой расклад, ей приятнее было подозревать Лукича в том, что он проговорился Петровичу о появлении в своей жизни Тани.
