По тому, с какой жадностью впился в него взглядом Вадим Савраскин, Игорь Лукич понял, что выиграл. Ему захотелось отбить шифровку: «Алексу от Юстаса. Задание выполнено, агент по кличке Савраскин завербован».
– Вы так считаете? Есть способ вернуть народную любовь? – канючил актер.
– Народ отходчив, но справедлив, – изрек Лукич.
И подумал: «Какой бред я несу! Жаль, что Петровича рядом нет, такой спектакль пропадает».
– Вы считаете, что я должен немедленно отказаться от предложения партии? Разорвать эту унизительную для художника сделку? Да-да, возможно, вы и правы. Я готов! Прямо сейчас позвоню и откажусь. В конце концов, я свободный человек…
– Ни в коем случае! – оборвал его Лукич.
«Полегче, парень! Меня Пал Палыч порвет на мелкие ошметки, если твоя морда с плаката слиняет».
– Тогда что же мне остается?
– Вернуться к своим зрителям на белом коне!
– На каком?
– На белом, но можно и на вороном.
– Не понял.
– Предлагаю следующее. Вы проходите все круги избирательной кампании, и на волне партийной победы вас ждет депутатский мандат. Впору принимать поздравления с этим важным событием вашей жизни. И вдруг на пике этой темы вы даете громкое интервью, что, дескать, зов творчества пересилил. Дескать, вынужден отказаться от депутатства, так как нет для меня ничего важнее, чем кино и мои дорогие зрители.
– Да, эффектно, – согласился Савраскин.
Он был настоящим знатоком и истинным ценителем подобных медийных трюков. Сценарий возвращения на белом коне ему определенно нравился.
– Идем дальше. На отказе от депутатства вы получаете море народной любви, которую продюсеры быстренько переплавят в новые роли. Они ребята шустрые, не мне вам это объяснять.
– А партия? – вдруг помрачнел Савраскин. – Не обидится?
– Партия все поймет правильно. Это я беру на себя.
– Спасибо! Даже непонятно, почему вы так помогаете мне.
– Мы же партийные товарищи, должны друг о друге думать. Кто же, если не мы?
«Кажется, я уже переигрываю», – одернул себя Лукич.
– И последнее, – уже строже сказал он. – Чтобы зафиксировать наши договоренности, завтра к вам подъедет журналистка. Ее зовут Татьяна. Вы расскажете ей про любовь к искусству, ради которой готовы пожертвовать депутатским мандатом. Интервью будет опубликовано после выборов, разумеется. Но отречение от депутатства вы подпишете уже завтра. Заранее. Ясно?
Савраскин боялся решительных действий и по привычке попытался оттянуть этот момент.
– Но это как-то странно по меньшей мере. До выборов еще несколько месяцев. Куда торопиться? Пройдут выборы, и я откажусь от мандата, как вы советуете. Зачем же завтра?
– Готовь сани летом, а интервью уже сейчас. Это мое условие. Иначе я устраняюсь, и вы будете объясняться с партией самостоятельно. И если вас принудят взять мандат депутата, то я ничем не смогу вам помочь. Уверяю вас, они умеют поддерживать в своих рядах партийную дисциплину. Вы и пикнуть не успеете, как окажетесь в депутатском кресле со всеми вытекающими для вас последствиями. У вас нет в партии покровителей. Вас сожрут за отказ. Впрочем, это ваша судьба, распоряжайтесь ею, как хотите, вы же свободный человек, – и Игорь Лукич подчеркнуто отряхнул брюки от бутербродных крошек, давая понять, что разговор окончен.
– Ну что вы сразу обижаетесь? Просто все так неожиданно… Но скажите, почему вы предлагаете мне свою помощь? Вы же берете на свою голову весь, так сказать, гнев партийного руководства.
– Должен же кто-то и об искусстве подумать, – скромно сказал Лукич. – Как почитатель вашего таланта, я несу ответственность за его сохранность.
Сказав это, Игорь Лукич прикусил язык. Ведь еще пять минут назад он жестко укоротил Савраскина в его сравнении с Говорухиным. Дескать, только у одного из них есть талант, и это не Вадим. Все, заболтался, сейчас его разоблачат.
Но все сошло с рук. Савраскину легче было усомниться в том, что земля круглая, чем поставить под сомнение свой талант. Он легко простил сыроделу его прежний пассаж про Говорухина и доверчиво зачислил его в армию своих поклонников. Приятно иметь дело с ценителями собственного таланта.
– Ну завтра так завтра. Татьяна, говорите?
Игорь Лукич кивнул и понял, что выиграл окончательно. Готовое интервью будет ждать своего часа. Оно будет записано на диктофон. И если, не дай бог, этот павлин потом передумает и решит стать депутатом, то с помощью этой записи его быстренько приведут в чувство. Это своего рода компромат, доказывающий, как глумливо и расчетливо актер Савраскин относился к священным думским выборам. Интервью будет убойным доказательством того, что артист замышлял отказ от депутатского мандата на самом пике избирательной борьбы. Обманывал доверчивых избирателей, коварно вынашивал творческие планы, не совместимые с депутатством. И все это ради того, чтобы повысить свой рейтинг. Эдак и нерукопожатным стать можно! Савраскин труслив, и это хорошо. Он не побежит за красные флажки.
– Еще один вопрос, если позволите, – заискивающе попросил артист.
– Конечно. Я вас слушаю.
– Вы про трилогию Драйзера зачем вспоминали? Может, действительно получится вывести на широкий экран образ делового человека? Мне понравилась ваша идея перенести в наше время, в Москву, так сказать. Вот только где деньги взять на ее реализацию, ума не приложу… – И Савраскин ушел в многозначительную паузу.
«Да ты, гаденыш, не совсем глуп, как я погляжу», – отметил Игорь Лукич. И почему-то его это разозлило. «Торговаться вздумал? И с кем? Хрен ты от меня деньги получишь. Много вас таких! Что Палыч, что ты – всем деньги подавай». Однако доброжелательно сказал:
– Конечно, это можно обсуждать. Можно и нужно.
– Я надеюсь на вас, так сказать. Образ делового человека необходим нашему обществу. Вы же сами наверняка сталкиваетесь с недостатком уважения к своему предпринимательскому труду, с неприятием богатства в нашей стране. С этим надо что-то делать!
– Да, согласен, – и Лукич выразительно посмотрел на часы.
Он выиграл, получил желаемый итог встречи с артистом и, стало быть, потерял всякий интерес к теме искусства.
Савраскин очнулся и заметил, что театральный буфет заполняется пришедшими на вечерний спектакль. Стайка девиц набиралась смелости подойти к нему за автографом. Он ободрительно улыбнулся им, и они слетелись на его призыв, обступив их столик плотным кольцом восторженных тел. Савраскин горделиво посмотрел на сыродела, будто одержал победу в их незримом турнире. Кино возбуждало девушек больше, чем сыр. Нет, все-таки правильную профессию он себе выбрал! Как удачно сложились обстоятельства, и судьба подогнала ему тупого сыродела, который готов похлопотать за него, прикрыть его бегство из депутатской мышеловки. Особой благодарности Савраскин не испытывал. Он вообще не злоупотреблял этим чувством. Если разобраться, то еще не ясно, кто кому должен быть благодарен. Ради чего живет этот сыродел? Ради вони сырного цеха? Как это мелко и нелепо! Единственное, что оправдывает такую жизнь, придает ей хоть какую-то ценность, так это спасение для большого искусства артиста Савраскина, целого и неделимого. Потому что нет такой силы, которая порвала бы его пополам между искусством и политикой.
