– К шторкам? Точно Путин. Бери, мать, не пожалеешь.
– Да вот и я так думаю, мил-человек. Как я за него переживаю! Дай бог ему здоровья! Но и природа нравится. Особенно там август красивый, прямо как живой. Хоть разорвись, прямо не знаю. Уже весь ум свернула…
– Девушка, дайте мне с Путиным и с природой, – велел Лукич продавщице. – На, мать, не разрывайся, береги себя.
Лукич вручил два календаря растроганной старушке и увильнул от благодарностей. Настроение его стало по-детски радостным, светлым, как шторки. Он понял, что все эти Савраскины и Пал Палычи не стоят того, чтобы из-за них особо заморачиваться. Все равно для народа важны только Путин и природа, и надо спокойно делать дело в тени этих абсолютных величин. Его дело – это сыр. Сыр просит молока. И Лукич знает, как его добыть. Из депутатского мандата он выдоит молоко. Кто стоит на пути? Любитель концептуального искусства Савраскин. Значит, вперед, в атаку на «Гоголь-центр».
«Юстасу от Алекса. Срочно приступить к штурму обители маразма, провести вербовку агента по кличке Савраскин», – продолжал веселить себя Игорь Лукич. Давно у него не было такого хорошего настроения!
* * *
Савраскин, впрочем, тоже был в приподнятом состоянии духа. Это было заметно по тому, как бодро он поприветствовал Игоря Лукича и с какой большой амплитудой закинул ногу на ногу, усаживаясь в кресло театрального буфета. Впрочем, театр был передовой, поэтому буфет больше походил на концептуальное кафе, правда, с самообслуживанием и очень скромным ассортиментом. Мужчины, не сговариваясь, проигнорировали жирные эклеры, предпочтя им бутерброды с семгой. Эта рыба стала неотъемлемым элементом партийных дел Лукича, сопровождая в последнее время его переговоры вокруг депутатского мандата. Семгу практически можно было принимать в партию. Хек и мойва нервно курили в углу, не имея возможности своими рыбьими мозгами оценить преимущество своего положения.
Савраскин Вадим Вадимович, согласно всезнающей «Википедии», сорок пять лет от роду, был трижды счастливо женат и имел множество детей. Дети и жены были выше того, чтобы тосковать по патриархальной семье – по крайней мере, прилюдно. Никто не знал, что у них на душе, но на публике их связывали высокие отношения. Все были счастливы, ходили друг к другу в гости и снимались огромной кучей довольных лиц на обширном семейном диване в просторной квартире Вадима для глянцевых журналов с внушительными тиражами. В фильмографии Савраскина было не так много ролей, но все они были главными, и многие из них заслужили награды в виде статуэток, выставленных на полке, нависающей над диваном. Это удачно дополняло кадры семейного счастья.
Вадим Савраскин при встрече показался Лукичу не таким эффектным, как на экране. В жизни он выглядел старше и как-то потрепаннее, с расширенными порами на носу. Видимо, это была расплата за злоупотребление гримом. Лукич подумал, что Савраскин будет некрасивым стариком. Так бывает, кто-то к старости приобретает благородство увядания, словно вступает в золотую осень своей жизни, а кто-то несет на себе печать осенней слякоти, промозглого ненастья и пасмурного неба. Осень ведь бывает разной, и старость тоже.
Творческая судьба Савраскина была, мягко говоря, неровной. Долгие годы прошли в непрерывных и неудачных кинопробах. Режиссеры пробовали его на роли второго плана, но в итоге не предлагали даже эпизодов, допуская лишь к массовке. «Я был крупнее их замыслов, не помещался в роли второго плана» – так впоследствии, став известным актером, объяснит Савраскин причины своих длительных неудач. Словом, ничто не предвещало не только славы, но даже надежного куска хлеба. Скорее всего, Савраскин так и ушел бы в небытие, тихо спившись, как тысячи других непризнанных гениев, но время сделало оборот, и невыразимая потребность новых режиссеров вселять социальный оптимизм нашла в лице Савраскина точное воплощение. В жанре агитационного кино ему не было равных.
Ему даже ничего не надо было играть. Достаточно было просто стоять и смотреть вдаль мудрым взором с многозначительным прищуром. И каждый зритель ловил в этом взгляде что-то свое, только ему адресованное. Кто-то начинал верить в то, что на пенсию можно прожить, а кто-то даже отваживался на ипотеку, потому что от актера Савраскина исходили волны уверенности в светлом будущем. Эти волны сходили с экрана, заполняли пространство вокруг, и вот уже зрители ощущали приятное тепло в груди, как от хороших советских песен. А когда актер Савраскин брал в руку «маузер» и, сплюнув, наставлял его на киношного врага, то вся страна чувствовала себя надежно защищенной. Актрис, которых на экране Савраскин целовал и тем более звал замуж, ненавидело все женское население и хотело все мужское. Словом, помощники Пал Палыча сделали правильный выбор, взяв Вадима в тройку партийного «паровоза».
Проблема заключалась в том, что Савраскин отлично это понимал. Он вообще отличался если не умом, то сообразительностью. Быстро прикинув все перспективы, которые сулило ему включение в триединое лицо партии, он залился счастливым румянцем. Страну покроют тонким слоем плакатов, на которых он будет стоять в непосредственной близости от губернатора и олимпийского чемпиона. Почти в обнимку. Это же круче, чем дружеское фото с Никитой Михалковым. Намного круче, несоизмеримо.
Правда, чем дольше Савраскин думал об этом, тем больше вживался в новый образ, переживая забавную метаморфозу. Сначала он расценивал предложение партии как подарок судьбы, как шальной случай, открывающий перед ним новые горизонты. Но со временем он пришел к выводу, что это не ему повезло, а он благосклонно одаривает партию своим щедрым согласием. Мысль о собственной незаменимости и логичности происходящего так прочно укоренилась в его голове, что над ней появился нимб, правда, невидимый для окружающих. По мере роста таких умонастроений росли и мечты о будущем. Он видел себя в собственном кабинете Государственной думы, куда записываются на прием Никита Михалков и все прочие режиссеры, отказавшие ему когда-то в ролях второго плана. С высоты вершителя культурной политики он смачно плюнет на их почтительно склоненные головы.
Звонок Игоря Лукича он истолковал вполне определенным образом. Какой-то сыродел, вроде бы вполне состоятельный, хочет заранее заручиться благосклонностью будущего депутата. А в том, что он, Вадим Савраскин, станет депутатом Государственной думы, у него сомнений не было. Интересно, этот сыродел хочет просто засвидетельствовать почтение, видя в этом потенциальную выгоду, или уже сейчас, заранее, будет говорить о конкретном деле, о лоббировании своих интересов? Вадим смутно представлял себе, как работает такое лоббирование, но это слово было первым в его ассоциативном ряду в связи с Государственной думой. Вторым словом были «деньги».
«Если начнет говорить про мой талант, значит, просто хочет познакомиться, чтобы потом обратиться в случае чего. То есть до денег еще пилить и пилить. Если сразу начнет с сыра, то речь пойдет о реальной проблеме, так быстрее до денег дойдем», – загадал сообразительный Савраскин. Он бы предпочел спрямить путь и сэкономить время. На вечер у него был назначен дружеский ужин с одной весьма начитанной пассией, студенткой сценарного факультета.
