Она лукаво на него посмотрела: он сидел, расслабленно уронив свои смуглые руки; грудь его спокойно вздымалась в такт дыханию; в волосах играло солнце.
— Да нет, там она. Точно. Ваш Касс в прошлом месяце ее видел. А сегодня моего пса олений след с толку сбил, и он, дурачина, увел меня сперва за гору, а потом обратно… Теперь уж, наверно, полдень скоро. Ах! Как же… — Он пожал плечами и быстро глянул на Лауру с неожиданным любопытством и дружелюбием. — Знаете, из-за любви к охоте я ведь свое предыдущее место потерял, в Альтесме. Стоит мне в горы подняться, так я могу неделю ходить и даже усталости не чувствую. В точности как эта глупая псина.
Вскоре Гаври пошел прочь, и пес, хромая, потащился за ним следом, а Лаура все смотрела ему вслед и никак не могла изгнать из своей памяти его острый откровенный взгляд, с одобрением скользнувший по ней, и его странную полуулыбку на всегда таком замкнутом лице. Да, она невольно застигла его врасплох, увидела самую его суть: увидела в нем Охотника. И с тех пор она никак не могла забыть эту встречу, а когда они встретились вновь, поняла, что и он ничего не забыл. Однако теперь он старался на нее не смотреть. И никогда с ней не говорил — так, несколько слов. Но порой она все же ловила на себе его внимательный и спокойный взгляд: он рассматривал ее, точно картинку в книге, которую читает.
Через некоторое время она привыкла к его взглядам, к его манере не смотреть на нее впрямую и не говорить с ней ни о чем существенном. Они встречались только в Вальторсе, в присутствии ее родителей, графа Орланта, кузины Бетты, Тетушки, Роденне и прочих членов семейства Вальторскар. Когда начиналась игра в вист, она всегда замечала, как хороши руки Гаври — смуглые, с тонкими запястьями, с изящными длинными пальцами, — и всегда заранее знала, как именно ляжет на стол эта красивая рука, пока ее хозяин ждет следующего своего хода.
Осенью ей наконец снова удалось поговорить с ним наедине. Она в тот день принесла в часовню Святого Антония цветы для праздника Всех Святых, и старый отец Клемент немного задержал ее. Она очень любила старого священника, удивительно доброго, немного невежественного и грязноватого. А он, сам того не сознавая, ее обожал; это она знала хорошо. Помощников у отца Клемента не было, и Лаура помогла ему украсить часовню хризантемами, георгинами и осенними маргаритками. Цветы были яркими, похожими одновременно на пламя и пепел, алые, золотистые, бледно-розовые. От них рябило в глазах, все руки у нее пропитались их свежим горьковатым запахом, пока она украшала алтарь, слушая в полумраке часовни тихое бормотание священника. Прихожан было немного: несколько старушек из числа тех, что всегда приходят к вечерне, и Касс, которого послали за Лаурой и который вошел в церковь, когда служба уже началась, да так и заслушался. Касс был молодой еще парень, известный задира и совсем не любитель молиться вместе со старыми перечницами Но Лаура заметила в церкви и еще одного мужчину, помимо Касса, и сперва никак не могла понять, кто же это. Но вскоре узнала и знакомые очертания плеч, и профиль, и густые вьющиеся волосы. Это был Гаври. Неужели он так набожен? Что-то не верилось, хотя с такими молчунами, как он, никогда и ничего нельзя сказать наверняка. Знакомая крестьянка, в свои сорок лет уже морщинистая и беззубая, никогда не пропускавшая ни одной мессы, исповедалась, поцеловала священнику руку и стала хвастаться Лауре своим племянником, учащимся семинарии. Эта женщина, если б ее спросили где-нибудь вне церкви, вполне могла бы сказать, что не верует в Бога. «Но есть святые, да и святая вода — тоже вещь замечательная», — сказала однажды Лауре такая же женщина, настоящая язычница. Тут можно было встретить и кого-нибудь из местных суровых мужчин, из таких, что вслух говорили, что церковь годится только для священников, а у самих глаза горели от мучительной борьбы с самим собой и страстного стремления к Богу. В здешних местах даже определение имелось, подходящее для подобных случаев. «Нашло на него», — говорили про такого человека. «И чего это Томас Сорентай все в церковь ходит?» — «Да, видно, нашло на него…» Страдания, несчастья, тайна — из-за чего на них «находило»? Они и сами не могли бы, наверное, объяснить, но состояние это распознавали сразу. Вот и Лаура Сорде сразу его распознала. Она снова посмотрела туда, где в темном углу стоял Гаври. На него что, тоже «нашло»? В какую же западню угодил этот любитель охотиться в горах? Странные все-таки мысли приходят ей в голову порой! Иногда она бывала до слез тронута, всего лишь увидев в церкви кого-то из местных мужчин, который, встав на колени, демонстрировал всем грязные подошвы своих башмаков и низко склонял обнаженную голову, моля Господа о помощи. Она привыкла к этому зрелищу, и все же оно всегда казалось ей странно трогательным и вызывало некую почти постыдную жалость.
Гаври вышел из часовни следом за Лаурой, сразу же подошел к ней и заговорил. Молодой Касс уже ждал ее, вот-вот должен был выйти и отец Клемент, и она, чувствуя себя хорошо защищенной, держалась довольно смело и не скрывала своего любопытства, желая раззадорить этого типа, который боялся на нее смотреть.
— Что это вы сюда пришли сегодня? Неужели на вас тоже «нашло»?
— Я пришел, чтобы увидеть вас, — сказал он.
Ей показалось, что сердце у нее остановилось; она мгновение помедлила, но взяла себя в руки и пошла дальше с ним рядом.
— Зачем же я вам понадобилась? — спросила она наконец и нахмурилась: собственный тон, лицемерный, фальшивый, был ей отвратителен.
— Не знаю. Просто пришел, потому что захотелось вас увидеть. Вот и все.
— Ну что ж, прекрасно. Вот вы меня и увидели.
Он остановился у церковных ворот и посмотрел ей прямо в лицо. Они были одного роста, и глаза их тоже оказались на одном уровне.
— Вы-то на меня хоть раз посмотрели? — спросил он, и Лаура испуганно огляделась: Касс отвязывал лошадь, богомольные старушки, переговариваясь, уходили в деревню по тропе. Вряд ли они что-нибудь слышали, хотя он сказал это очень громко, точно они были здесь совершенно одни, и так страстно и требовательно, что ей стало страшно. Но привычка к самозащите, видно, оказалась в нем сильнее страсти. Стоило Лауре шевельнуться, как он насторожился, чуть отвернулся от нее и заговорил гораздо тише:
— Почему вы спросили, что это на меня «нашло»? Какое вам до этого дело?
Лаура начала поспешно оправдываться:
— Извините, что я так сказала.
— Ах, «извините»? Ну так и оставьте меня в покое! Слышите? А? — Он задыхался, как и тогда, полгода назад, когда стоял возле нее в цветущем саду. Вдруг он отшатнулся и исчез в сумеречной мгле, уже окутавшей обсаженную соснами дорогу на Сан-Лоренц.
Когда Касс вез Лауру и отца Клемента домой, священник спросил у нее:
— О чем это вы с Берке Гаври беседовали?
Голос у старика был зычный, и Лаура знала, что теперь все в Валь Малафрене, даже звери в темном лесу поблизости, знают, что она «беседовала с Берке Гаври».
— Да так, ни о чем.
— А?
— Я сказала, ни о чем.
— Ах вот как? А мне показалось, он тебе что-то важное сказал.
