Вся жизнь маленького существа была наполнена непрерывным страданием. Вот чужая грубая рука вталкивает в крошечный ротик какую-то трубку, и из нее маленькими каплями сочится сладковатое молоко… Вот его переворачивают, протирают нежную кожицу чем-то едким и противно пахнущим… Вот он задыхается, и какая-то жестокая сила вдувает в легкие воздух… Вдох-выдох, снова и снова, и вот уже жизнь постепенно возвращается в маленькое тельце.
Но не только боль, холод, отвратительные больничные запахи были мучительны. Хуже всего было ощущение собственной беспомощности и одиночества.
Он лежал в каком-то ящике, как рыба в аквариуме, и никого не было, кто бы мог подойти, взять на руки, приласкать и пожалеть. Мимо ходили люди в белом, и поначалу малыш плакал, чтобы привлечь внимание, но лица были закрыты масками, эти люди умели причинять только боль.
Хотелось исчезнуть из этого мира любой ценой. И вот окружающее словно гаснет, расплывается перед глазами… Дальше картины стали меняться быстро, как в калейдоскопе.
Сначала появилось яркое синее небо. Под ним простирались невысокие зеленые холмы. Ни одного человека не было видно вокруг, весь пейзаж дышал миром и покоем. С высоты птичьего полета все казалось таким маленьким-маленьким, словно игрушечным, а Вася как будто плыл по небу вместе с облаками, и душа его была легка и свободна.
Вдали показался монастырь. Вот он все ближе и ближе, так что видны толстые высокие стены, башни, узкие окна-бойницы… И колокольный звон раздается вокруг, плывет над землей. Все здесь кажется таким привычным, узнаваемым и милым сердцу, что Вася почувствовал себя так, будто наконец попал домой после долгой и трудной дороги.
Череда монахов в одинаковых черных одеждах с капюшонами, подпоясанных веревками, в грубых сандалиях, идет по узкой дорожке к храму, собираясь на молитву, дабы вознести хвалу Господу.
Вася шел среди них.
Каким-то образом он точно знал, что его зовут Иоганном, он вырос в монастыре, изучал богословие, был умен и талантлив, так что святые отцы прочили ему блестящее будущее. При таком усердии молодой человек со временем мог бы стать настоятелем монастыря, а там, глядишь, епископом или даже кардиналом…
Один из послушников оборачивается. Капюшон падает с головы, в свете заходящего солнца его волосы отливают золотом, на лице лежит теплый отсвет, как у святого отрока на старинной фреске. В этот миг послушник был так прекрасен, что сердце Иоганна больно сжалось от любви и печали. Хотелось окликнуть его, сказать что-нибудь хорошее, но имя Михаэля (так звали юношу) он не отваживался произнести вслух. Монаху — человеку, отрекшемуся от земной жизни во имя царствия небесного, недоступны плотские радости, но разве сам Господь не повелел всем любить друг друга?
В следующий миг Иоганн увидел себя в храме стоящим на молитве.
Высокие стрельчатые своды уходят вверх, солнце играет в разноцветных стеклянных витражах, чуть колеблется пламя свечей, хор поет ангельскими голосами, и орган вторит ему… Кажется, что сердце улетает прямо к небу. Иоганн чувствует, как на глазах выступают слезы умиления. Если где-то есть настоящая радость, мир и покой, то только здесь!
Это видение хотелось удержать подольше, но и оно скоро исчезло. На этот раз картина была куда более мрачной… Иоганн видел темноватое помещение с низкими сводами, выложенное из серого камня. Пахло сыростью, плесенью и еще чем-то отвратительным.
Вася сразу догадался, что это тюрьма, но здесь он не был заключенным, напротив — лицом, облеченным властью, призванным карать и миловать!
Он снова был монахом Иоганном, но теперь казался гораздо старше, значительнее что ли… Сидя в кресле с высокой резной спинкой, он перебирал четки и шептал молитву.
За столом, заваленным бумагами, расположились еще какие-то люди в богатых одеждах из тонкого сукна и бархата (особенно запомнился важный седоволосый господин с толстой золотой цепью на шее), а рядом за маленьким столиком примостился писец.
В комнату вводят женщину, закованную в тяжелые кандалы. При каждом шаге они звенят, и звук этот эхом отдается под каменными сводами. Вид у женщины жалкий — голова обрита, платье разорвано, грязные босые ноги покрыты кровоточащими язвами, глаза горят лихорадочным блеском, на щеках видны следы от слез. Она сильно измучена, но отец Иоганн не может допустить слабость, состраданию не место в его сердце. Он знает, что женщина эта — ужасная преступница, хуже чем воровка или убийца.
Она — ведьма.
Кровь стынет в жилах, когда она начинает признаваться в своих бесчисленных преступлениях. Вызвав бурю и град, она погубила урожай в окрестностях города и тем обрекла на голод сотни людей. Она насылала порчу и болезни, похищала новорожденных младенцев, дабы убить их и приготовить особое кушанье для шабаша на горе Блоксберг, где пировала и плясала с другими колдуньями и даже неоднократно вступала в плотскую связь с самим дьяволом…
Малой части этих злодеяний было бы достаточно, чтобы отправить женщину на костер, ибо земля не может принять столь порочное создание! Седой мужчина (Иоганн только сейчас понял, что это судья) оглашает приговор. Тяжко, словно удары огромного молота по наковальне, звучат слова: «Обратить в пепел и золу…»
Ведьма слушает молча, но — вот чудо! — лицо ее как будто разгладилось, и из груди вырвался вздох облегчения. Видно, что она рада избавиться от терзающего ее демона и спасти свою душу. В самом деле, что такое краткая боль от костра по сравнению с негасимым огнем в аду?
Быстрее, быстрее… Перед глазами мелькают все новые и новые лица. Их очень много — юных девушек и дряхлых старух, почтенных матерей семейств и раскрашенных потаскушек, дворянок, разодетых в шелка, и нищих, совершенно неграмотных крестьянок…
Почти все сначала не хотят признаваться, клянутся в своей невиновности и даже плачут, молятся, богохульно поминая всех святых, Деву Марию и даже самого Христа. Остается только снова и снова дивиться Коварной и лживой природе каждой женщины. Находясь под властью дьявольской воли, они хотят избежать земного суда, но перед судом небесным все их прегрешения видны как на ладони. Для того чтобы заставить преступницу признаться, у святой инквизиции есть немало надежных средств! Тиски для пальцев и «ведьмино кресло», плети и «испанский сапог» исправно служат благому делу, и настоящие слуги Господа трудятся без отдыха.
Отец Иоганн не мог оставаться в стороне. Он присутствовал на допросах, навещал узниц в тюрьме, уговаривая признаться во всем и покаяться, дабы после смерти обрести спасение на небесах, принимал последнюю исповедь осужденных…
Каждый раз, когда очередная ведьма корчилась от боли под раскаленным железом, висела на дыбе под потолком или испускала последний вздох на костре, он чувствовал себя воином света, защитником людей, очищающим мир от скверны.
Вдох-выдох… Все вокруг снова потемнело, и видения исчезли. Откуда-то издалека доносится музыка — медленная, спокойная, легкая. И голос. Теперь он звучит мягко, но все же чувствуются повелительные нотки.
