— Переодеваюсь, — нагло заявил господин альтер и, подцепив край футболки, показательно ее с себя стянул.
Нежное женское сердечко екнуло и рухнуло куда-то вниз. Десять из десяти за стриптиз!
— А для этого надо сначала раздеться, — окончательно размурлыкался Мирослав, кошачья мартовская натура, Радомилович, и его руки снова каким-то чудесным образом оказались под моей пижамой.
— Мне-то не надо! — трепыхнулась я.
— Так и будешь в пижаме ходить?
— Нет, но… эй, хватит, у меня здесь одежды нет!
— А зачем она тебе? — вкрадчивый голос кружил голову, поцелуи обжигали, прикосновения путали мысли и атрофировали дар речи.
И мир вокруг сужался до одного только… Мира. Сильного, горячего, такого желанного.
Добегалась ты, Колобкова, ой добегалась…
— Лен, а Лен?… Лена-а?…
Мое имя перемежалось с покусываниями и зализываниями, и коктейль был просто сокрушительный, поэтому я в ответ могла только промычать что-то вопросительное.
— Лен, ты выйдешь за меня замуж?
Вся томная нега скатилась с меня как с гуся вода, я подскочила, приподнялась на локтях и возмущенно уставилась на бессовестного разрушителя интимной атмосферы.
— Мир, это свинство! — искренне возмутилась я. — Ты у кого этой ерунды нахватался, у родственников?
— Лена, ну ты же понимаешь, что все равно придется, — альтер нависал надо мной черной тенью и даже не пытался отодвинуться. На такую заявочку я бы, может, даже и обиделась, если бы не откровенное веселье в синих глазах, различимое даже во мраке.
— Кто сказал? Мама с папой?
— Лена!!!
— Лена такого не говорила!
Мир шумно выдохнул и навалился на меня всей тушей, я успела только задавленно пискнуть, а потом вдруг все кувыркнулось, и я оказалась верхом на мужских бедрах. Пользуясь случаем, придирчиво оглядела торс на предмет повреждений, а то мало ли что там скрыл этот мистер “Кровь? Где кровь? Нет никакой крови!”. Отыскала наливающийся синячище и одарила бойца укоризненным взглядом.
— Лен, я серьезно, — шершавые ладони огладили мои ноги, переместились на пятую точку и чувствительно оную сжали.
— Мне и так хорошо, не хочу я ни в какой замуж! — заканючила я. — Там надо борщи по воскресеньям варить, без конца выслушивать вопрос “ну, когда за четвертым-пятым-шестым?” и носки гладить!
— Боже, носки-то зачем?
— А я откуда знаю?! Но свекровь моей подруги утверждает, что любая уважающая себя жена должна гладить мужу носки!
Взгляд мужчины подо мной был полон недоумения.
— Лена, — проникновенно произнес он. — Я торжественно клянусь — не надо, ради всего святого, гладить мои носки!
— А борщ? — не сдавалась я, с удовольствием скользя пальцами по рельефному животу.
— Борщ я люблю, — закручинился Мирославушка. — Со сметанкой…
— С пампушками, — подсказала я.
— С чесночком… — синие глаза мечтательно затуманились, но Мир тут же тряхнул головой, дернулся, и я охнула от того, как мужское тело прижалось ко мне в стратегическом месте. — Так, стоп, ты мне зубы не заговаривай! Я ей про замуж, она мне про борщ с носками!
— Мир, ну правда, зачем? — я навалилась на него грудью и пристроила подбородок на собственных руках, позволяя чужим гладить меня вдоль всего тела. — Потому что “так надо”?
— Потому что мне хочется.
И руки скользили, гладили, ласкали, сжимали…
— И да, потому что надо. Мне — надо. Мне надо нагнать четыре года упущенного времени. И пусть я не могу вернуться в прошлое, зато я могу повернуть время вспять.
— Это что за альтеровские штучки?
— Нет, — Мир тихонько рассмеялся. — Это наши с тобой штучки. Обратный порядок. Дети. Свадьба. Любовь. Ухаживания. Знакомство.
— То есть, через пару лет я узнаю, что ты вовсе не Мирослав, а какой-нибудь там… Здебор?
— Не смей упоминать это имя при моих родственниках!
— Плохие ассоциации? — озадачилась я.
— Нет, — Мир помотал головой. — Нельзя подкидывать им идеи…
Я рассмеялась, а Азор, сообразив, что со мной наверху каши не сваришь, снова подмял меня под себя.
— Ну?
— Ладно, — вздохнула я. — Уговорил…
Склонившееся надо мной лицо озарилось улыбкой и я мстительно закончила:
— …я подумаю!
Зря. Очень зря, да.
Хотя… с какой стороны посмотреть.
Растекшись по кровати, как блинчик по сковородке, я пыталась собрать мысли в кучу и одновременно, против воли, проваливалась в какое-то подобие полудремы, чувствуя себя выжатой до предела, но при этом парадоксально… наполненной. Будто все разбросанные кусочки жизни встали в паззл, в целостную картинку. И все теперь правильно. Все так, как и должно быть.
Уха коснулись горячие губы, ласково прихватили мочку.
— Выйдешь?
— Выйду, выйду! В окно от тебя выйду!
Над ухом рассмеялись, сгребли меня в охапку и пристроили на широкую мужскую грудь.
Сколько там времени? Шесть? Семь?
Вот-вот колобчата проснутся и надо как-то заставить себя выползти из объятий и из кровати, и я обязательно это сделаю, но вот полежать так еще минуточку, еще вот секундочку…
Вибрация телефона на тумбочке показалась оглушительной. Мы вскинулись оба, но для меня тревога была ложной, и я упала обратно, пока Мир потянулся за мобильным.
— Пап, а чего не в пять утра? — выдохнул почтительный сын в трубку вместо приветствия.
— Кто ж звонит в такую рань? — озадаченно пророкотала трубка густым и узнаваемым голосом Радомила Рогволодовича.
— У нас все нормально. — Я попыталась под шумок выскользнуть из-под Мира и одеяла и таки отправиться исполнять свой материнский долг, но мужская рука напряглась, удерживая. — Было нападение ведьм, но…
— Да меня Броня уже поставил в известность, — перебил будущий — мамочки мои! — свекр.
— А что тогда звонишь?
— Звоню сообщить, что мы с матерью выезжаем.
— Пап, ну мы же обсуждали! Дайте человеку прийти в себя!
— А мы не к вам! — объявил Рогволод, судя по голосу, крайне довольный собой. — Мы, знаешь ли, в заповедник! Тыщу лет с матерью по России-матушке не путешествовали, а там, между прочим…
Я тихонечко полезла под одеяло и оттуда буркнула:
— Не стоит, у нас тут дикая антисанитария! — и, подумав, добавила: — И никакого сервиса.
Мир хрюкнул и тут же закашлялся, пытаясь скрыть смех.
А в трубке тем временем, глубоким шепотом похожим на пароходный гудок, прозвучало:
