Куда более приятную, куда лучше обставленную, но всё же клетку.
Чем обернётся побег для самого Грабовски? Лучше не думать, а просто идти дальше.
Мимо Дока, которому уже не поможешь и который видит перед собой в момент смерти того самого голема-лесоруба. Глаза убийцы золотисто-жёлтые, но лишь до того, как он протягивает руку к грудной клетке старика. В этот момент золотистая охра сменяется коричневым песком, и Док получает ответ на вопрос, который мучил его последние двадцать лет, а заодно – долгожданное успокоение.
Можно оградить дом от песка, но нельзя спрятаться от Медины и собственных тайных желаний.
* * *
Видишь Шустера Крополя, детектива-демона. Он тоже пришёл из иного мира, но, в отличие от Дока, не по своей воле. Его вышвырнули и вычеркнули из прошлой реальности, а сюда приземлился лишь отпечаток негатива. Остатки сущности, которой больше нет.
В прошлом он питался мечтами и ходил в окружении двух крокодилов. Был большой сволочью, не лишённой чувства юмора.
Сейчас Шустер Крополь питается страхами и ходит в окружении двух собачек. Сволочизма, может, стало и меньше, но и чувство юмора пострадало.
Может быть, ещё несколько десятков перерождений, и получится что-то достойное?
Впрочем, Любомиру Грабовски кажется, что и без того Шустер достоин. По крайней мере, Медина в его лице получила именно то, чего заслуживала. И сам Шустер получил то, чего заслуживал: наконец-то обрёл свой страх, и одновременно с тем потерял человека, у которого мог бы научиться истинному бесстрашию.
Любомир Грабовски проходит мимо Шустера Крополя, который шагает в полицейский участок походкой хозяина, вернувшегося после долгой отлучки.
* * *
Бобби Ти – ещё один человек, оказавшийся на своём месте. Человек, без которого трудно представить город, хотя до самого последнего момента он старался быть незаметным, желая при этом славы.
Что ж, славу он получил, но пошла ли она ему впрок? Любомир Грабовски в этом не уверен. Зато уверен в другом: Бобби и дальше постарается максимально отдалиться от остальных.
Испытание, которое он пережил, заставило его потерять не только вес, но и лишние иллюзии. Теперь, зная свои сильные стороны, он вновь превратится в незримого аналитика, помогающего Медине сдерживать преступность.
А сам останется в тени, которая закрывает лицо Бобби, когда Любомир Грабовски проходит мимо.
* * *
Из тени появляется Легба. Извиняющийся взгляд, укушенные губы. Лишь подойдя к ней ближе, Грабовски замечает рядом Рабби-Элоха и понимает, что происходящее не мираж.
Внезапное прозрение словно выдёргивает его из сюрреалистичного сна.
Легба протягивает руку, но ничего не говорит. Грабовски сбавляет шаг, смотрит на женщину, а затем отворачивается. Ему нечего сказать той, кто думает, что она потеряла душу. Ему кажется, что душа – это то, что ты есть, а не то, что у тебя когда-то было.
Ему не за что и извинять Легбу. За все свои грехи она поплатилась сполна, принеся ад внутрь себя. Единственное, что говорит ей Любомир Грабовски: «Будь».
Слово, которому должно хватить силы, чтобы удержать Легбу от будущих безумств хотя бы на время. Слово, которое должно стать фундаментом для внутреннего спокойствия.
Слово, которое слетает шёпотом, подхватывается ветром и разносится по округе, когда Грабовски подступает к Рабби.
* * *
Его прощать есть за что, и Любомир готов это сделать.
Он понимает из-за чего, он видит «как», он знает, что не во всём есть вина одного лишь Рабби.
«Если где-то убавилось, то в другом месте должно прибавиться», – так говорил барон. Рабби тоже знал об этом и заплатил свою цену, чтобы стать адептом песка. Создал голема, который после убил Дока.
Создал, догадываясь, что его используют для чего-то ужасного. Но ради знаний люди совершают и не такие поступки.
Сейчас же Рабби молчит и смотрит напряжённо. Грабовски знает, что если он попробует ударить, то Рабби не будет защищаться, однако Любомир лишь горько качает головой, даруя прощение.
Кому мстить, если Рабби больше нет? Иллюзия, имя которой Элох, уже расплатилась за всё сполна полученным разочарованием.
Грабовски проходит мимо, оставляя эту парочку. Им обоим требуется внутреннее спокойствие, и, возможно, они смогут помочь друг другу.
* * *
Ивелин и её страсть к любви.
Глафира и её всепоглощающее служение.
Юнь и её мечты о гостинице на перекрёстка между «здесь» и «там»…
Всё это и многое другое пролетает у Грабовски перед глазами.
Казалось бы, аэропорт уже давно должен показаться, но путь всё длится и длится. Каждый житель Медины, пусть даже виденный мельком, приоткрывает занавесу тайны, а после исчезает в мареве солнца, поднимающегося над песком.
Одним из самых последних появляется и сам Грабовски, но настоящий Любомир не смотрит на мираж, а отворачивается в сторону. Он не уверен, что хочет видеть то, что ему покажут.
Куда больше он уверен в обратном – этого не стоит видеть, потому что если в познании других есть хоть какой-то смысл (это даёт ответы на многие вопросы), то от познания себя никакого прока, если ты не занимаешься этим постоянно.
Какой смысл смотреть на картинку, не зная, что было «до» и не подозревая, что будет «после»?
Любая трактовка будет лживой.
* * *
Медина встаёт перед глазами Грабовски.
Старый город. Нескладный, небольшой, в чём-то даже нелепый, как и положено быть городу праведников.
Таким его видит Грабовски. Он наконец-то познакомился с жителями по-настоящему и понял: этим людям не нужен бог, ведь он и без того есть у каждого из них.
Свой бог, свои заповеди, своя вера. Город праведников, город одержимых, город тех, кто достиг собственного рая.
Этот рай они творят вместе, обретая силу в соединении желаний или же, наоборот, в их разобщённости. Всё, как они пожелают. Всё, как они представляют. Всё, как они знают, бывает на самом деле.
И пусть для некоторых рай оборачивается адом, но они сами этого жаждут, даже если боятся признаться в этом.
Люди, подобные песчинкам, подхвачены ветром времени и перемен и вовлечены в непрекращающийся танец. Они взмывают в воздух и начинают кружиться, переплетаясь, подобно телам в смятой постели. Картины прошлого и видения грядущего на секунду проступают в этом танце и вновь исчезают…
Грабовски отворачивается, чтобы не видеть тех картин, и машет рукой городу на прощанье.
* * *
Когда следующая картина пробегает перед глазами, Грабовски останавливается.
