– Вполне имеет право на существование, – Элох даже не улыбнулся. Впрочем, я тоже не шутил. – Что же касается всего остального, то вам скоро представится шанс действовать. За вами уже едут, детектив. Едет друг, и он скоро будет здесь. Уж это песок может сказать точно.
Я не стал уточнять, что за друг едет, но был уверен, что Элох говорит правду. Ночная тишина пустыни была прекрасным фоном для раздававшегося вдали звука мотора…
– Что будет с ними? – я показал на Легбу. – Со всеми ними. Их как-то возможно разделить?
– Сейчас они напуганы, а потому вцепились друг в друга и не отпускают. Даже зло напугано, и не спрашивайте, как это возможно. Не беспокойтесь, я пригляжу за ними.
– Хорошо, – я кивнул.
Меня так и подмывало спросить, кем же на самом деле является Шустер Крополь, что он так спокойно оказался внутри Легбы, потеряв тело. Кем он является, отчего у него есть эти две собаки, жёлтые глаза и всё остальные незаданные вопросы… Но о некоторых друзьях ты просто не спрашиваешь, потому что ответ тебе не понравится. Остаётся довольствоваться лишь верой или доверием.
– И ещё, зачем вы делали голема, если уже подчинили себе песок? Для чего он был нужен?
В воздухе повисла пауза. Казавшийся спокойным Элох вдруг слегка дрогнул.
– Меня попросили, – только и сказал он. По сжавшимся в тонкую линию губам стало ясно, что ничего больше он не скажет. Возможно, позже, но не сейчас.
В этот момент вездеход, шелестя гусеницами, вполз на дюну рядом с нами и застыл на месте. Двигатель мерно гудел, и этот хорошо знакомый звук в тишине пустыни принёс мне неожиданное облегчение. Что-то знакомое и понятное. Что-то, что действует, а не размышляет.
Люк открылся и оттуда по пояс высунулся человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, хотя вихрастая голова и довольная улыбка Мерка, который опять разгуливал без маски, принесли мне ещё большее успокоение.
– Я как-то обещал вас прокатить, детектив, – сказал он и засмеялся.
Улыбнувшись, я обернулся к Элоху, но тот лишь покачал головой.
– Я выбрал свой путь. Я стою в стороне и смотрю на то, что происходит. Я могу помочь Шустеру и Легбе, но не вам. Это плата за то могущество, которое я обрёл.
– Чем больше я на всё это смотрю, тем больше понимаю, что всё могущество – ужасно дурацкая штука. Постоянно приходится платить тем, чью ценность ты понимаешь позже.
Элох-Рабби кивнул, хотя сомневаюсь, что он услышал в этой фразе что-то новое. Я же развернулся и побрёл к вездеходу. Мерк смотрел то на меня, то на странную компанию, рассевшуюся у костра. Смотрел во все глаза, с восхищением, но не задавал вопросов.
Я догадывался, что они последуют позже, но у меня тоже была парочка, которые я хотел прояснить до того момента, как мы окажемся в Медине.
Интерлюдия: Рабби
Люди видят символы там, где их нет. А когда символы оказываются на виду, люди проходят мимо.
При этом многие ошибочно думают, что символы не будут работать, если не обратить на них пристального внимания.
Рабби Шимон
Пятнадцать лет назад небольшой пятачок возле ратуши Медины становится центром пересечения нескольких судеб. В результате происходят события, о причинах которых мало кто догадывается, зато последствия обсуждают всем городом. Типичная ситуация, в общем-то, если не брать в расчёт сущность тех самых причин. Да и последствий тоже.
Первыми к месту действия пребывают пьяные зеваки. Верховодит компанией Ян Портер – крепко сбитый парень с расплющенным носом. Гуляки уже основательно набрались, их карманы опустели, но один из них, разгорячённый выпивкой парень по имени Ланс Вингер, вспомнил, что у его двоюродной тёти есть шкатулка, в которой та хранит сбережения на собственные похороны.
«Гробовые», – так называет эти деньги Ланс.
Имена остальных из этой компании не имеют значения. Ланс Вингер заикнулся о деньгах, Ян Портер предложил одолжить немного, прочие нестройным хором поддержали, а на половине пути компания вдруг остановилась, привлечённая странным зрелищем.
Не обращая внимания на пьяных зевак на пятачке возле ратуши стоят четверо обнажённых мужчин, словно обозначая вершины невидимого квадрата. На лбу каждого из них вытатуирован знак, и только лишь в этом можно увидеть различие между обнажёнными истуканами.
Смысл символов Ян Портер и сотоварищи даже не пытаются понять. Упражняясь в остроумии, они придумывают прозвища для застывших на пятачке. Большая часть шуток бьёт ниже пояса, но, в оправдание Портера и его компании, эта часть обнажённых мужчин действительно привлекает внимание. В первую очередь, своим отсутствием. Принадлежность к сильному полу выражается у истуканов лишь в грубых чертах лица, развитой мускулатуре и позе, свидетельствующей о том, что центр тяжести смещён к крестцу, а не к пояснице.
Впрочем, о последнем различии подвыпившие зеваки не догадываются. Как и не думают о том, что отсутствие полового члена – не единственная уникальная особенность четверых любителей нудизма, выбравших не то время и не тот пляж.
Если заглянуть в ноздри бесполых фигур, то увидишь лишь небольшую выемку и полное отсутствие дыхательных путей. Если раздвинуть ягодицы, то не обнаружишь ануса. Ушные раковины – тоже лишь имитация. Более того, если разрезать собравшихся от макушки и до пяток, то выяснится, что их тела лишены крови и состоят из мягкой субстанции, напоминающей обыкновенную глину.
Собственно, это и есть глина из Иерусалимских карьеров.
Куда больше мог бы рассказать Рабби Шимон, застывший в точке пересечения диагоналей квадрата, образованного обнажёнными истуканами. Однако он пришёл не отвечать, а спрашивать. И ради этого садится на корточки и простой деревянной палкой чертит знаки и символы, покрывая песок вокруг себя письменами, чей смысл понятен лишь самому Рабби.
– Поссать решил, – замечает Ян Портер, и, воодушевлённый зазвучавшим гоготом, тут же выдаёт следующую «остроту». – Те не мужики, а этот вообще – баба!
Зеваки продолжают смеяться, но никто не обращает на них внимания.
Буря, внезапно усилившись, принимается забрасывать рисунки Рабби. Ветер движется по кругу, сопровождая движение палки. Ветер не желает, чтобы Шимон закончил свой рисунок. В какой-то момент Рабби оказывается в оке урагана и даже может, если захочет, снять маску и вдохнуть – в воздухе ни единой песчинки.
Но Рабби Шимон не отвлекается на подобные сентиментальные пустяки.
Никому не видно, но под маской он ухмыляется, радуясь своей предусмотрительности. Рабби достаёт из кармана бесформенного плаща светящийся пузырёк, аккуратно открывает его, пряча от ветра, и окунает самый кончик палочки. После этого Шимон возвращается к вязи символов, но теперь они вдавлены не в песок, а в саму реальность. Словно вырезая на ткани бытия прорехи, Рабби продолжает рисовать, постепенно ускоряясь.
