Шустер Крополь
В тот день он впервые осознаёт себя. Как и само понятие – «впервые».
Он пробует сжать пальцы в кулак и испытывает боль, поскольку не привык контролировать усилия. Боль кажется ему знакомой. Возможно, когда-то он её ощущал, но скорее – причинял другим. Попытки вспомнить ни к чему не приводят: не болит голова, не встаёт чёрная завеса перед глазами, не кажется, что ещё чуть-чуть и что-то откроется.
Не происходит ровным счётом ничего, и он бросает это пустое занятие.
Осматривается дальше. Собственное тело – мускулистое, без грамма лишнего жира и без единого волоска. Обстановка вокруг – серое помещение из камня, много пыли, полумрак. Луч солнца – пробивается через щель двери, тоже каменную. Принюхивается к запаху пыли, вдыхает слишком глубоко и чихает.
Это событие пробуждает в нём неясную и неконтролируемую волну радости. Он смеётся заливисто и громко, наслаждаясь звуком собственного голоса: твёрдого и решительного.
Внезапно понимает, что в помещении холодно, но холод не помеха этому телу.
Фраза «этому телу» приходит сама собой, и он долго её обдумывает, логическим путём приходя к пониманию, что раньше у него было иное тело. И, может быть, даже не одно.
Никаких воспоминаний по-прежнему нет, но возникает ощущение цели. Какая она и в чём состоит – пока неизвестно. Есть лишь ощущение, что рано или поздно он должен её найти. А может, цель найдёт его сама.
Он решает, что для начала следует выбраться из того места, где он осознал себя.
Дверь отворяется без особых усилий. Он выходит, оглядывается и замечает кривую надпись, выведенную краской на двери.
Некрополь
«Почему „не“?» – спрашивает он у себя и тут же отвечает: «Очень даже крополь».
Слово не имеет для него значения, но нравится своим звучанием, потому неизвестный решает, что именно так его и будут звать. Имя ничем не хуже других, особенно для того, у кого секундой назад не было никакого.
«Шустер» возникнет чуть позже, когда он встретится с обитателями соседней деревни. Один из них, пьяный вдрызг, будет издали кричать, что не верит во всяких «шустриков» кладбищенских. Он протрезвеет и поседеет, когда увидит жёлтые глаза подошедшего Крополя, а тот, в свою очередь, помимо второй части имени приобретёт привычку скрывать свои глаза, узнав, какой эффект они оказывают на окружающих
Точная дата, когда Шустер Крополь осознаёт себя, неизвестна. Дело не в памяти – он помнит абсолютно все события в жизни, даже те, которые не хочет. Однако время в воспоминаниях подчинено какой-то своей логике.
Кажется, что всё происходило неделю назад, а на самом деле прошли годы. Думаешь, что тебя там ждут, а выясняется, что все ожидающие давно умерли. Верится, что ты ещё молод, а оказывается, что ты старше зданий, вдоль которых идёшь.
Впрочем, в тот день, когда он осознает себя – да и гораздо позже – возраст и даты не имеют для Шустера Крополя значения. Всегда и везде он остаётся тем же, кем появился на свет.
Не-человеком.
* * *
В тот же день Шустер Крополь понимает ещё одну вещь – чужой страх даёт ему силу. Она бурлит в крови подобно жидкому огню, пьянит, обжигает и призывает потратить её всю без остатка. Эта сила не безгранична, ей подвластно лишь материальное, но его так много в этом мире, что Шустер Крополь не переживает по поводу пределов отмеренного ему могущества.
Когда пьяный житель деревни – тот самый, что называет его «шустриком» – мигом трезвеет и седеет, излучая флюиды страха, Шустер Крополь вдыхает их, хищно раздувая ноздри. Поддавшись шальной мысли, он оживляет двух небольших каменных псов у входа в Некрополь, и те покорно устремляются к ногам создателя, смотря на него с неподдельной любовью. Шустер Крополь знает, что по его приказу, и даже без него, псы разорвут любого, кто представляет собой опасность.
И хотя сейчас никто не угрожает, Крополь не может сдержаться от того, чтобы не приказать им: «Повеселитесь!»
Псы устремляются в деревню. Они лают громоподобными голосами, они шустры и неуловимы, они приводят в ужас обитателей деревни.
Шустер Крополь идёт следом, впитывая флюиды страха и попутно создавая себе одежду, хотя ему по-прежнему не холодно. А заодно украшает себя очками с зеркальными стёклами, которые скрывают жёлтый цвет глаз. Подумав, он добавляет волос на голове, на руках, ногах и везде, где они должны быть.
Он и без того отличается от остальных, чтобы ещё выставлять это напоказ.
Деревня быстро приедается. Страх селян пахнет отчаянием и горьким самогоном. Отдаёт плохой едой, немытыми телами и простодушием. В этом страхе нет изюминки и, если проводить параллели, это блюдо способно утолить голод, но не радует вкус.
И вскоре, никого не убив и даже не покалечив, Шустер Крополь и его псы отправляются дальше в поисках чего-то более изысканного.
* * *
На долгое время Шустер Крополь становится кошмаром, приходящим из ниоткуда. В неизменном чёрном приталенном плаще и зеркальных очках, не снимаемых даже ночью, он путешествует в окружении двух карликовых псов, которые опасны куда больше, чем их гигантские собратья.
Так проходит период, который можно назвать детством Шустера Крополя.
Как и всякий ребёнок, он любопытен сверх меры и не различает добро и зло. Важно лишь то, что даёт ему возможность почувствовать себя хорошо. А это, за редким исключением, страхи. Чаще всего тоже детские.
Ведь только дети умеют боятся искренне: до глубины души, до дрожи в коленках; до струйки мочи, стекающей по штанине; до воя, поднимающегося из глубин сердца.
Шустер Крополь является им ночью, опытным путём выяснив, что это наилучшее время. Во-первых – дети предоставлены сами себе. Во-вторых – ночные страхи настолько естественны для них, что никто из взрослых не задумается, что, в действительности, происходит.
Но любое детство рано или поздно заканчивается, и для Шустера Крополя этот момент наступает в тот день, когда от его визита пара близнецов погибает от страха. Их сердца не выдерживают вида жёлтых глаз Шустера Крополя и его ухмылки.
Это событие ввергает в уныние – предсмертный страх оказывается горьким и муторным. Несколько дней Шустер Крополь чувствует слабость, будто бы и сам готов умереть. Его руки дрожат, ноги отказываются повиноваться, а дыхание становится хриплым и прерывистым.
Тогда же он впервые в жизни ощущает холод. Тогда же впервые псы скулят, прижимаясь к хозяину в нелепой попытке его согреть. Всё это вызывает неконтролируемую ярость, для которой, по счастью, недостаточно сил.
Однако появляется время поразмыслить, и итогом размышлений становится отказ от прошлой жизни. Не полный, но значительный – отныне никаких больше испугов, кроме тех, которые действительно нужны, чтобы насытиться. Никакого обжорства, а только необходимое питание.
