Все страхи отступают. Мерк уже предвкушает, как будет рассказывать приятелям о поезде. Возможно, ему не поверят, но в таком случае всегда можно предложить друзьям прогуляться сюда вместе. И лучше всего ночью, чтобы проверить, у кого хватит храбрости.
Подойдя к поезду, Мерк рассматривает его с восторгом. Чёрные огромные колёса, матовая тёмно-зелёная поверхность корпуса, труба, из которой когда-то шёл дым. Как и все, он слышал эти рассказы, но до сегодняшнего дня не верил ни в один из них.
Мальчик замечает на корпусе локомотива небольшую табличку. Она будто покрыта угольной пылью, но контуры букв можно рассмотреть – кто-то потратил силы и время, чтобы оттереть их.
– Без-вре-мень-е, – по слогам читает Мерк и вздрагивает от раздавшегося лязга.
Прозвучавшее слово запускает скрытый, дремавший до этого времени механизм. Поезд словно вздыхает, а затем начинает дрожать. Сначала это мерное дребезжание, какое бывает у старого холодильника, но постепенно скорость и сила возрастают, и вот уже силуэт поезда становится мутным и неуловимым. Так бывает, когда волны раскалённого воздуха смазывают очертания силуэтов.
Но сегодня не жарко, а просто тепло. К тому же, сам поезд, по ощущениям, остаётся холодным.
«Всегда холодным. Как труп», – понимает Мерк.
Эта мысль возвращает мальчику чувство страха. Он отступает на шаг назад, стараясь не отводить взгляд от поезда. Руки не трясутся, ноги не подкашиваются, но в горле становится сухо, как не было с Мерком никогда, даже в самую страшную жару.
Будто вся жидкость разом уходит через пот.
Сделав ещё пару шагов назад, мальчик спотыкается. Возможно, он бы сумел удержать равновесие, но как раз в этот момент поезд перестаёт вибрировать. Мерк вскрикивает и падает на спину, ударившись копчиком об какой-то выступ. Боль не сильная, но слеза скатывается по щеке.
Пауза в дрожании поезда длится секунды две, не больше. Затем, вздрогнув, поезд исторгает облако чёрного пара из трубы локомотива – словно душа покидает тело. Облако зависает в воздухе идеальным шаром. Постепенно вырисовываются провалы глаз, носа и рта. Мерк смотрит за этим превращением с замиранием сердца.
Когда на призрачном лице появляется улыбка, мальчик вскакивает и бросается бежать, сдерживая подступающий к горлу крик.
Мерк ни разу не оборачивается, а потому не видит, как облако сжимается до размера чёрного плотного шара и взмывает в воздух, чтобы после затеряться в небе над Мединой.
* * *
Позже Мерк гуляет по улицам, стараясь унять страх. Будь он моложе или впечатлительней – ничего бы не получилось. Но сейчас Мерк слишком занят попытками решить, что ему делать дальше, потому события на вокзале вскоре тускнеют и теряют свою силу.
Он по-прежнему о них помнит и, не исключено, вспомнит ещё в какой-нибудь не самый удобный момент, но пока в душе вновь радость от заработанных денег и надежда, что дальше будет не хуже.
Впрочем, несмотря на возраст, Мерк знает, что удачи ходят поодиночке, а вот беды предпочитают резвиться стаями.
«Я заработал больше дневной нормы, но день ещё не закончен», – Мерк заслоняет глаза от палящего солнца и зевает. В животе у мальчика урчит, он морщится, но ещё некоторое время пытается не обращать внимания на голод.
Пройдя пару перекрёстков, предлагает свои услуги чистильщика обуви, носильщика тяжёлых сумок и курьера. Во всех трёх случаях следует отказ – когда вежливый, а когда с криками. Пожав плечами, Мерк понимает, что виной всему жара, которая с возрастом выжигает мозги взрослым. Нормальными оставались только те, кто и без того был странным. Например, тот же детектив Грабовски.
Поразмышляв ещё немного и вспомнив свои впечатления, мальчик решает, что детектив примером для подражания служить не может. Грабовски не похож на человека, у которого водятся деньги, а Мерку надо рассчитывать не только на себя, но и заботиться о матери.
Собственно, из-за этого он и идёт сейчас домой, хотя мог на часть заработанных денег посидеть в прохладе кофейни – посетителей днём мало, а потому никто не будет кричать, что Мерк занимает столик слишком долго со своей одинокой чашкой кофе. Можно даже отправиться в кафе-мороженое и потребовать у Баска несколько разноцветных и – самое главное! – разновкусных шариков.
Однако дома тоже еда и даже плохонький кофе, который Мерк худо-бедно умеет готовить сам. Внутри прохладно – дом продувается всеми ветрами и скрипит, но в нём никогда не царит жара. Можно почитать что-нибудь или в очередной раз подсчитать, сколько осталось накопить на вездеход. В общем, и дома можно провести время с интересом. Самое главное, чтобы там не оказалось матери. Мерк, конечно, её любит, но лучше встретиться с ней вечером, а не сейчас…
Мальчик останавливается. Воспоминание о матери порождает в его душе новую волну сомнений, однако взвесить все плюсы и минусы того или иного пути он не успевает.
Низкий утробный рёв, заставляющий вспомнить тварь с вокзала, прокатывается над Мерком, одновременно накрывая его на долю секунды тенью. Мальчик поднимает голову вверх, озирается и успевает увидеть, как самолёт, кажущийся отсюда игрушечным, утыкается носом в песок вдали от города. Следует взрыв, и, несмотря на расстояние, окна в Медине вздрагивают.
Мерк шумно вздыхает и понимает, что его проблема решена – теперь-то он точно знает, куда надо отправиться, чтобы на этот раз не остаться в стороне.
Глава V
Всегда трудно отследить тот момент, когда слова, которые мы произносим, становятся чем-то большим, чем просто словами.
Ты говоришь, говоришь и говоришь, а сам не веришь, что это когда-то окажется реальностью. Мантра, аутотренинг, пустое сотрясание воздуха по привычке – называйте, как хотите.
Простой секрет состоит в том, что для тебя эти слова так и останутся словами, в то время как другого они могут воодушевить на подвиг. Не всякого, разумеется. И подчас совсем не того, на кого бы ты мог подумать. И узнаешь ты об этом лишь после, когда привычный для тебя человек откроется с новой, неожиданной стороны.
А до тех пор ты просто повторяешь одно и тоже без конца и не замечаешь, как мир меняется вокруг. Ты устал. Борьба со злом для тебя ежедневная рутина. А слова – просто слова, которые мы произносим.
Это были мои последние мысли в тот долгий день, что вместил в себя бездну впечатлений.
Несмотря на срыв в первый же день, с которого я начал отсчёт новой жизни, во второй я начал утро с зарядки.
Специально не насиловал организм по полной программе – двадцать отжиманий, тридцать приседаний и тридцать же рывков на пресс вкупе с десятиминутным бегом на месте. Тем не менее, этого хватило, чтобы почувствовать себя дурно. «Это всё алкоголь, дружок, – подсказал Томаш. – Алкоголь, плохая еда и мало движений. Ты застоялся и порядком забродил, если позволишь мне этот каламбур».
