Старик улыбался.
Морщины на лице разгладились, в глазах плясали искорки не то гнева, не то веселья; указательным и большим пальцем Док словно растирал что-то микроскопическое. Мелкую песчинку или хлебную крошку.
В кофейне стояла тишина, нарушаемая лишь шумом песка, бросаемого в окно ветром. Тем удивительней оказалось понимание, что двое сидящих друг напротив друга ничего не говорят. Постепенно не только я, но и все остальные посетители сосредоточили внимание на этой странной паре.
Ничего не происходило, но в воздухе нарастало напряжение. Оно сгущалось подобно туману и вдруг стало трудно дышать. Когда я потянулся к чашке, то прошло, как мне показалось, не меньше минуты, прежде чем пальцы обхватили фарфор. Мне подумалось, что если я попробую приподнять чашку, то это усилие убьёт меня.
А затем Док вдруг засмеялся – хрипло и прерывисто, почти переходя на кашель, стуча по столу и периодически взвизгивая. Казалось невероятным, что все эти звуки издаёт один и тот же человек.
Отсмеявшись, Док встал, расплатился и, медленно ступая, прошёл к двери. Когда она скрипнула, напряжение, витавшее в воздухе, схлынуло разом. Я помню многоголосый встревоженный хор на разных наречиях, и я помню свой голос в этом хоре. Мы все какое-то время только и могли, что радоваться наступившему спокойствию.
Однако, когда через пару минут встревоженный Ахмед подошёл к незнакомцу, так и сидевшему за столиком, и тронул его за плечо, тот сполз со стула и упал на спину. Странный посетитель смотрел мёртвыми карими глазами в потолок, не дышал и продолжал улыбаться…
Позднее, через пару лет, когда я уже работал в полиции, то спросил Шустера о том случае. Меня интересовало, почему Док ушёл от наказания. Он ведь был причастен к этой смерти, не было никаких сомнений.
– Он спасал себе жизнь, – ответил Крополь и зевнул. – Тот парень был убийцей. Не понимаю, кто его подослал, но целью явно был Док.
– Убийцей – удивился я. – Каким ещё убийцей? Этот парень даже оружия при себе не имел.
– Убийца-гипнотизёр, – совершенно серьёзно ответил Шустер. – Большой профессионал. Силой взгляда заставлял людей поверить в то, что у них разрывается сердце. Мы ничего не могли ему предъявить – сам понимаешь, никаких доказательств просто не оставалось. Хорошо, что Док его прикончил.
В тот раз я не поверил Шустеру. Слишком дико и анекдотично выглядела эта история. И слишком странно, даже для Медины. Куда больше походило на попытку подшутить над новичком.
Сейчас, после убийства Дока, я всё больше и больше склонялся к тому, что случай в кафе Ахмеда был не так уж прост. Неизвестно, кому нужно было покушаться на жизнь Дока и как именно старик проделал тот трюк, но он был не так прост, как порой казался.
Интересно, сколько ещё покушений было за те десять лет? Может быть, и раньше Дока пытались убить, а мы просто не замечали. Может быть, это всё звенья одной цепи…
Как бы там ни было, но я чувствовал, что сегодняшний день – лишь начало. Если не знаком с правилами чужой игры, то самое разумное – заставить остальных играть по твоим и в твою. Вот только для этого надо обладать желанием и силой, а ни того, ни другого у меня в данный момент не было.
«Шурх-шурх», – продолжал шептать песок, и я искренне желал, чтобы он, наконец, заткнулся.
Интерлюдия: Рабби
Природный песок – это мелкие частицы, образованные вследствие разрушения осадочных пород.
Здесь есть один факт, который многие склонны упускать из виду – речь о разрушении. Оно является прямой причиной возникновения песка, и оно же, если так можно выразиться, у него в крови.
В Медине никогда не стоит забывать об этом.
Рабби Шимон
Рабби стоит у окна и наблюдает за исчезающей вдалеке фигурой Любомира Грабовски. Детектив идёт нервно, изредка останавливается и в задумчивости смотрит на песок, словно желая его пнуть.
Рабби Шимон сочувствует детективу. Тот, должно быть, впервые столкнулся с тем, с чем сам Рабби имеет дело уже не первый десяток лет – со странностью всей жизни в Медине. Большинство не задаёт никаких вопросов и не обращает внимания на несуразности, вылезающие на каждом шагу. Но большинство вообще никогда не отличается наблюдательностью.
В Медине каждый видит ровно то, чего ему больше всего хочется – всё остальное остаётся в стороне от восприятия. И именно поэтому следует как можно скорее оказаться подальше, чтобы увидеть картину целиком.
Смотреть издали, на безопасном расстоянии, и позволить истории случиться самой, – этот урок Рабби усвоил ещё в детстве.
* * *
Когда-то давно, когда ему было раз в шесть меньше лет, чем сейчас, Рабби точно так же стоял у окна и смотрел, как соседская собака играет во дворе с детьми. Им было радостно и весело, дети бросали мяч, а собака приносила его, чтобы он вновь полетел как можно дальше.
Мячу изрядно досталось от клыков, собачье слюны и грязи, которая налипла, пока он катился по земле, но дети не обращали на это внимания. Точно так же они не замечали силуэт Рабби, застывший возле окна.
В детстве его замечали в основном взрослые. Они делали это, когда старались противопоставить трудолюбивого, знатного и умного Рабби остальным. Поставить в пример…
Дети ненавидели Рабби за этот «пример» и старались не обращать на него внимания. Когда это не удавалось или когда им хотелось обидеть кого-нибудь слабого, они «играли с Рабби». Несколько подобных игр имели последствия куда серьёзней, чем ссадины и синяки.
Поначалу Шимон ненавидел других детей за это, а взрослых за то, что они постоянно стравливали его со сверстниками своими «примерами». Ненавидел и боялся. Однако в скором времени он пришёл к выводу, что и то, и другое чувство на самом деле ложные. Куда выгоднее и проще стать незаметным. Вычеркнуть себя из жизни других.
В тот день, когда Шимон стоял и наблюдал за тем, как дети играют с собакой, ему казалось, что всё получилось, а потом он понял, что теперь ненавидит самого себя – за трусость. Ненавидит и боится, что это навсегда.
* * *
Вернувшись в настоящее, Рабби чувствует, как исчезает покров, позволявший оставаться незаметным. Нет никаких сомнений, что Грабовски вернётся – это лишь вопрос времени. Он придёт и будет задавать новые неудобные вопросы, на которые у Шимона слишком много вариантов ответа.
Рабби так и не решил, что именно рассказать детективу. Ни одна из версий не удовлетворит того полностью, а потому лучше всего переложить эту проблему на чьи-нибудь плечи. На того, кто сможет это сделать бесстрастно и спокойно.
Или на ту.
Рабби убеждается, что фигура Грабовски уже не более чем одинокая чёрная точка, и облегчённо вздыхает, вытирая об штаны влажные от пота ладони.
