– Она заплатит вам больше, – быстро говорит Симеон, получивший от миссис Чаппел подробные указания касательно возможного способа побудить торговца к сговорчивости. – На пятьдесят фунтов – что скажете?
– Мы с ней уславливались о выплате в гинеях…
– Значит, пятьдесят гиней.
– …Но это не важно. Я все равно отказываюсь.
– Сто.
Мистер Хэнкок отворачивается. Лакей внимательно смотрит на него, ожидая очередной реплики, но таковой не следует. Он склоняет голову набок и улыбается с мягким недоумением.
– Вас же это устраивает, сэр?
– Я желаю получить обратно свою русалку, – чеканит мистер Хэнкок и принимается решительно проталкиваться к выходу.
Лакей устремляется за ним, лавируя в толпе коммерсантов, и переходит к следующей части сценария.
– Если вам нужны хорошие связи, влияние в обществе, – чуть задыхаясь, говорит он, – так миссис Чаппел может вам посодействовать…
Мистер Хэнкок останавливается и взглядывает на него с новым интересом.
– А скажите-ка… – Он откашливается. – Вы ведь много перемещаетесь по городу, бываете в разных состоятельных домах, верно?
– Да, именно так. – Симеон несколько озадачен неожиданным поворотом разговора, но исполнен решимости во всем потакать собеседнику.
– Как по-вашему, какой район станет самым модным в ближайшее время? Если человек собирается строить жилье – если у него есть деньги, допустим, но он никогда прежде не занимался строительством в Лондоне, – какое место ему лучше выбрать?
Симеон едва удерживается от того, чтобы не рассмеяться в лицо этому неотесанному мужлану в потрепанном парике, но принимает самый благожелательный тон:
– Возможно, Сноу-Хилл, сэр. Или окрестности Майл-Энд-роуд: много морских капитанов и всякого рода торговцев не прочь обзавестись там большими домами.
Мистер Хэнкок раздраженно трясет головой:
– Нет, нет, нет. Я хочу строить дома для знати. Не для простых горожан, не для купеческого люда. Роскошные особняки.
– Прошу прощения. Модный район, говорите? Я бы сказал, Мэрилебон, к северо-западу отсюда. Чистый воздух. Почти пригород.
– То есть вы бы строили там?
– Ну, о таком я даже не мечтаю. – Симеон вздыхает полной грудью. – Но когда-нибудь у меня будет там собственная таверна, с божьей помощью. Вот где счастье-то.
– Мэрилебон, – повторяет мистер Хэнкок. – Весьма вам признателен. Весьма признателен. Мэрилебон, значит. – Он нахлобучивает шляпу. – Что же касается до русалки – увы, здесь вы зря тратите время. Я желаю получить ее обратно, и точка. Доложите вашей хозяйке…
– Миссис Нил! – в отчаянии выпаливает Симеон – и да, мистер Хэнкок замирает как вкопанный.
– Что – миссис Нил? – Он непроизвольно дотрагивается пальцами до нижней губы.
Это последний козырь Симеона, и он ясно это понимает. У Анжелики совсем другие способы убеждения, и, возможно, она сумеет добиться лучшего результата. Так или иначе, он рад переложить трудную задачу на кого-то другого.
– Она хочет увидеться с вами, – говорит он.
Мистер Хэнкок переступает ногами.
– Она?.. – Потом мотает головой. – Нет. Нет, не верю.
– О да! – уверяет Симеон. – Очень хочет. Не изволите ли посетить ее сегодня вечером?
– Нет, не могу.
– Сэр, известно ли вам, сколь часто миссис Нил изъявляет желание встретиться с тем или иным джентльменом? Да никогда практически! Обычно это они ищут встречи с ней. Но она с нетерпением ждет вас. Вы должны пойти к ней!
Мистер Хэнкок глубоко вздыхает:
– Да это все уловки вашей хозяйки, чтобы уговорить меня.
Симеон пожимает плечами. Игра честная, перегибать палку не стоит.
– Миссис Нил ждет вас. Идти или не идти, вам решать, но на всякий случай – вот где она сейчас проживает. – Он достает из внутреннего кармана карточку, на которой уже написан (почерком миссис Чаппел, хотя мистер Хэнкок этого не знает) адрес Анжеликиных комнат. – Пожалуйста, возьмите.
Мистер Хэнкок пристально смотрит на карточку.
– У меня важные дела…
– Возьмите, сэр! Возьмите! От вас же не убудет, верно? А засим я откланяюсь.
И действительно, есть ли у мистера Хэнкока выбор? С замиранием сердца он протягивает дрожащую руку и берет повестку от Анжелики Нил.
Глава 20
Когда мистер Хэнкок исчезает из виду, растворившись в толпе себе подобных, Симеон поворачивается и быстро шагает прочь от биржи. Он знает, что привлекает всеобщее внимание, ибо ливрея у него небесного цвета, а сам он на полголовы выше большинства мужчин вокруг – но это потому, что почти все они сутулятся. «Будь у них чувство собственного достоинства, – думает Симеон, – они бы на меня не пялились».
– Ваша светлость! Ваша светлость! – насмешливо кричит какой-то подмастерье. – Мистер Снежок! Осторожнее, башмачки не замарайте!
Да, здесь нужно очень внимательно смотреть под ноги, и Симеон с отвращением морщится, перешагивая через поток зловонной жижи, текущий посреди мостовой. Он проходит мимо здания Общества моряков, вдыхая запах близкой реки, и мимо проулков, в конце которых виднеются большие белые паруса. Мимо сапожных мастерских, мимо типографий около собора Святого Павла и фруктовых фургонов возле церкви Святого Клемента, и повсюду, где он проходит скорым легким шагом, с высоко поднятой головой, каждый и всякий встречный сразу видит, что он человек важный, и понимает по его великолепному наряду, что он привилегированный слуга из какого-нибудь влиятельного дома. Стряхнув хлопья сажи с плеча, Симеон продолжает путь.
Он минует стороной Сент-Джайлз, трущобный квартал, где можно ненароком напороться на нож. Стремительно проходит мимо старого уличного попрошайки-ласкара, который задирает штанину, чтобы показать огромную гнойную язву на тощей ноге, похожую на яичный желток. Старик в куртке на голое тело, сухая дряблая кожа болтается складками на впалой груди. Белки глаз у него желтые, будто вымоченные в чае, а губы бледные, с коростой в уголках. Сам Симеон никогда не служил моряком, но с уверенностью полагает, что этот человек свое отплавал. «Брат, – хрипит ласкар, протягивая миску. – Брат, подай, Христа ради», – но Симеон лишь морщит нос. Он воображает, как мог бы позже описать встречу с нищим своим друзьям – лакеям, бакалейщикам и краснодеревщикам одной с ним расы, в изящных суконных камзолах и расшитых жилетах, с напудренными волосами. Раздумывает, какие выражения употребил бы, но заведомо знает, что ничего рассказывать не станет. Ибо о чем тут говорить? Да и какая польза в подобных рассказах? Он шагает дальше, не оглядываясь, но воспоминание о ласкаре еще довольно долго остается с ним, неприятным холодком под ложечкой.
Однако не подумайте, что Симеон обнаруживает хоть малейшие признаки смятения. Он прибывает к дому на Дин-стрит бесстрастный, как фарфоровая собачка. За окном на втором этаже маячит в полутьме кислое лицо миссис Фрост. При виде Симеона она тотчас поднимает раму и высовывается наружу.
