Анжелика вздыхает:
– Она вчера приезжала.
– И ты?..
– Я отказалась возвращаться к ней.
Миссис Фортескью слишком благовоспитанна, чтобы разражаться смехом или чересчур широко улыбаться, но она поправляет оборку на плече Анжелики и со слабой усмешкой произносит:
– Хорошо.
Только сейчас Анжелика замечает, что подруга приятно изумлена.
– Ну сама подумай, Белла! – восклицает она. – В моем возрасте! С моей репутацией!
– Да, плохой выбор, – рассудительно кивает Белла. – Крайне унизительный.
– Она позволит мне самой назначать цены, я буду есть с ней за одним столом, заделаюсь лучшей подругой…
– …А потом она предъявит тебе счет на шесть пенсов за вазу апельсинов, которые поставила в твою комнату.
– Вот именно, и в качестве любезности прикажет своей горничной вывести пятно с моего платья…
– …Чтобы записать на твой счет полкроны.
– И будет отмечать в записной книжке каждый бокал шерри, мною выпитый.
– А свежее постельное белье! Ты помнишь?
– Да-да, чистые простыни каждый божий день! – Анжелике уже очень давно не представлялось возможности излить свое возмущение, и она радостно хватает подругу за руку. – Она закабалит меня одними только счетами из прачечной. Если бы герцог меня тогда не выкупил, я бы, наверное, в жизни от нее не вырвалась. Нет, Белла, я не могу возвратиться к ней. Не могу больше угодничать и раболепствовать. Разве я не правильно поступила? Разве не самый разумный выбор сделала?
– Да, да, конечно. Когда бы нам нравилась однообразная жизнь в четырех стенах, мы остались бы дома в своих деревнях, верно ведь? А кроме того… – Белла кидает быстрый взгляд на Анжелику. – Я начинаю подозревать, что Мамаша Чаппел теряет хватку.
Анжелика не улавливает, о чем речь.
– О нет. – Она трясет головой. – Нет, что ты! Миссис Чаппел – первая настоятельница в Лондоне.
– Была первой, – говорит Белла. – Теперь она старая женщина. Она уже не может понять желания и потребности общества, как понимала двадцать лет назад. В дело приходят молодые мадам, а она по-прежнему целиком зависит от своих старых, верных клиентов. – Милый детский облик подруги заметно оживляется: вот она сдвигает брови, вот морщит лоб, вот разводит ладони в стороны, словно взвешивая собственный довод. – Конечно, мамаша Чаппел по-прежнему знает толк в женской красоте, но в последнее время я замечаю, что она отдает предпочтение девушкам, которые станут делать только то, чему научены, и ничего больше. Они не уходят у нее из-под крыла, как бывало раньше – и как должно быть. Они самые благовоспитанные и образованные проститутки в Лондоне, но проститутка всегда остается проституткой, не так ли?
– Пожалуй, – соглашается Анжелика. – Но тогда зачем ей я?
– У тебя природный дар, которому не научишь, – отвечает Белла.
Анжелика ерзает на сиденье.
– Правда?
– Да. Вот почему ты – куртизанка, а не обычная шлюха. – Белла подается вперед. – Мамаша Чаппел больше не берет девушек с таким даром: боится, что не сладит с ними, не сумеет удержать в узде. Но она надеется, что твоя привязанность к ней сделает тебя послушной и сговорчивой, – именно поэтому тебе и нельзя возвращаться.
– О… – Анжелика на миг задумывается. – А Элиза говорит, что мне следует вернуться.
В глазах Беллы мелькает тень презрения.
– Ты по-прежнему держишь ее при себе?
– У нее никого больше нет. – Анжелика не упоминает о дезертирстве миссис Фрост, даже думать о нем не желает.
– Она страшная женщина, – шипит Белла, хватая подругу за запястье. – Она не дает тебе раскрыть свои способности в полной мере. В точности как миссис Чаппел. Вот в чем вечная беда с женщинами. Мужчины не боятся помогать друг другу на пути к успеху. А женщины видят главную свою силу в том, чтобы всячески вредить друг другу.
– Воистину, воистину так! Значит, мне понадобится твоя помощь. Чтобы сохранить независимость от миссис Чаппел, я должна обзавестись собственными связами.
– Я знаю одного джентльмена… Не в твоем вкусе, правда, – торопливо добавляет Белла. – Но он в совершенном восхищении от тебя и был бы счастлив провести несколько часов в твоем обществе. Театры уже открываются, да ведь? Так вот, у него ложа в «Друри-Лейн».
– Хорошая ложа? – подозрительно спрашивает Анжелика. – Вполне достойная меня?
– Ты никогда не спрашиваешь, вполне ли ты достойна той или иной ложи.
– Глупая! Я знаю, что любой достойна. Я достойна даже ложи самого принца Уэльского, если он соизволит меня пригласить.
– Мистер Дженнингс с радостью вывезет тебя в театр, – говорит Белла. – Он негодник, конечно, – но не такой уж и большой негодник; и если твоя цель просто оповестить общество о своем возвращении, мистер Дженнингс подойдет как нельзя лучше. Я напишу, чтобы он сегодня оставил для тебя место в ложе.
– Ах, Белла! – взвизгивает Анжелика. – Спасибо!
– Только веди себя прилично, не дай мне повода пожалеть о своей услуге. – Карета с грохотом останавливается на теневой стороне Беркли-Сквер, и лицо Беллы проясняется, как небо после дождя. – Ну, вот и приехали! Ты чего желаешь? Я пошлю лакея сделать заказ.
– Как? И лишиться удовольствия просмотреть весь сортимент! – Беркли-Сквер – что парадный плац, ожидающий, когда Анжелика на него ступит. – Я хочу войти туда.
– Ох, ради бога, не принуждай меня. Терпеть не могу, когда все вокруг на меня пялятся.
– Ну пожалуйста, Белла!
– Почему бы не взять все с собой и не съесть в карете?
– Потому что мы здесь не за этим. – Губы Анжелики упрямо сжимаются. Белла делает вид, будто не замечает, но проигнорировать руку подруги, клещами сомкнувшуюся у нее на запястье, она никак не может; Анжелика набирает в грудь воздуха. – Меня так долго не было в городе, Белла. Мне это очень нужно.
– Ох, Джелли…
Когда они выходят из экипажа, люди оборачиваются и смотрят на них: благородные юные девицы легонько толкают друг дружку локтями, жены дергают мужей за рукав, призывая к приличию.
– Замечаешь? – шепчет Анжелика. – Мы давно удалились от мира, но нас здесь не забыли. Неужели тебе не приятно?
– Не особенно, – говорит миссис Фортескью. – Но меня хотя бы перестали открыто порицать и оскорблять, как Иезавель какую-нибудь, – и на том спасибо.
– А мне приятно.
Анжелика покачивает бедрами так, что белоснежная пена платья завихряется у нее вокруг ног, прикрытых лишь тончайшими чулками и двумя слоями полупрозрачного муслина. Какое счастье снова идти по Лондону – да еще в обществе дамы, вызывающей самые бурные пересуды в городе, – и ловить на себе взгляды, взгляды, взгляды! За пузырчатым стеклом витрины кондитерской стоят рядами высокие банки с леденцами всех оттенков рассвета, бесчисленные сахарные скульптуры, искрящиеся как лед, и целый дворец из желея, стеклянно-прозрачный, с крохотными воздушными пузырьками вокруг смородинок, абрикосов и виноградин, висящих внутри.
