От волнения даже руки задрожали и сердце забилось учащенно. Нортон положил подбородок на колени девочки, и Оля заглянула в его черные преданные глаза.
– Что, мой хороший? – спросила она у пса. – Прогуляемся?
Глава пятая
Мокрые острые снежинки летели в лицо, с Невы дул ледяной ветер. Нортон, поджав уши, трусил впереди, периодически оборачиваясь и проверяя, идет ли Оля следом. Девочка куталась в большой клетчатый шарф и выглядывала парня, пригласившего ее на встречу. Заметив его, прибавила шаг.
Женя поджидал Олю у бронзовых сфинксов, помещенных на гранитные постаменты.
– Привет! – выдохнула Воробьева. Она так боялась не успеть к двум часам, что от быстрой ходьбы у нее закололо в боку.
– Привет! – улыбнулся Женя. – Вау, какой пес! Это твой?
– Мой! – гордо кивнула Оля. Конечно, фактически он бабушкин. Но Олю любит наравне с Тамарой Васильевной.
Девочка с радостью отметила про себя, как воодушевленно отреагировал на Нортона Женя. Присев на корточки, парень ласково начал чесать пса за ухом. Нортон же, счастливо поскуливая, скакал вокруг нового знакомого, едва не уронив Женю на потемневший мокрый асфальт.
– Как его зовут? – рассмеявшись, спросил парень.
– Нортон.
– В честь Эдварда Нортона?
– Я не знаю Эдварда Нортона, – смутилась Оля.
– Ты не смотрела «Бойцовский клуб»? – удивился Женя. – «Американская история X»? «Бёрдмэн»?
Оля только качала головой.
– Я не люблю кино, – призналась она, в страхе разочаровать парня. – Люблю дорамы. Про любовь. Я же тебе говорила!
Женя широко улыбнулся:
– Точно! Извини, я забыл.
Оля тоже присела на корточки и за ошейник потянула Нортона к себе.
– Его так зовут по паспорту! И извини, он слишком дружелюбный пес.
Женя снова рассмеялся, а затем поднялся на ноги. Помог встать Оле. Нортон, радостно виляя хвостом, крутился под ногами.
– Ты была здесь раньше? – спросил парень, оглядываясь.
– Нет, – снова покачала головой Оля, сетуя на то, что нужно чаще гулять по городу. Ветер опять бросил в лицо колючие снежинки. Тут, пожалуй, нагуляешься с такой погодой. Пока дороги до школы за глаза хватает. – Я видела похожих сфинксов на Университетской набережной…
Оля шагнула вперед, но, разглядев мемориал, ойкнула и отпрянула.
– Жуть! – проговорила девочка, рассматривая необычную скульптуру. Только теперь Оля обратила внимание, что половина лица бронзовой девушки была изъедена до черепа. Худое туловище, обтянутые бронзовой кожей выступающие ребра. Идентичные истощенные сфинксы сидели на расстоянии пары метров друг от друга.
– Это памятник жертвам политических репрессий, – объяснил Женя. – Милый женский профиль обращен к жилым домам, а вторая, страшная сторона лица, – к «Крестам».
Парень кивнул на противоположный берег, где находился известный следственный изолятор.
Оля, медленно обходя памятник, внимательно читала надписи на медных табличках. На них были выгравированы строчки из стихотворений поэтов, многих из которых коснулись репрессии…
– «Петербург! У меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса…» Осип Мандельштам! – прочитала девочка.
– Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей, –
процитировал наизусть Женя.
Оля подняла на парня удивленные глаза. Стихи Воробьева не любила. Просто не понимала их. А чтобы еще и заучивать…
– Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных, –
закончил парень.
Оля поежилась от холода.
– Ты ничего такого не подумай, я стихи почему-то быстро запоминаю. Стоит только пару раз прочитать… – начал оправдываться Женя. – А по Мандельштаму работу научную писал в прошлом году.
А Оля ничего такого и не подумала. Разве что вспомнила, как и Игошина собиралась писать научную работу, только по анатомии. А вот Оле бы в жизни не пришло в голову таким заниматься, ей и домашних заданий хватает…
А что, если Женя посчитает ее неинтересной собеседницей? Решит, что она недостаточно умна для него. Может, удел Оли – как раз выяснять вместе с Риной степень лопоухости какого-то неизвестного одиннадцатиклассника Маркина.
– Оля? – позвал задумавшуюся девочку Женя.
– Работу по Мандельштаму? – растерянно переспросила Воробьева.
– Ну, да! – отозвался Женя. – Ты знала, что Осип Эмильевич умер в ссылке от тифа, из-за морозов тело поэта вместе с остальными умершими от эпидемии целый месяц пролежало возле больницы.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – поежилась Оля, пряча замерзший нос в шарф.
– Мне нравится бывать в этом месте, – проговорил Женя, глядя на ворчащую от ветра Неву. На темную воду опускались белые снежинки, которые тут же таяли. – Здесь понимаешь, как одновременно жесток, несправедлив и гениален мир. Ты только подумай, что тем людям пришлось пережить и выстрадать!
Оля молчала, поглядывая на противоположный берег.
– А вообще, ты права, – негромко рассмеялся Женя. – Что я несу? Теперь ты сочтешь меня самым странным на свете и больше не будешь общаться. У меня всегда плохо обстоят дела со свиданиями.
В то время как Оля переживала, что Женя решит, будто она глупа для него, парень боялся показаться занудным.
– Так это свидание? – вспыхнула девочка.
– Вообще, тут неподалеку есть классная кофейня, но ты пришла с собакой… Прости, Нортон! – Женя улыбнулся заскучавшему сидеть на месте псу. – Но у меня есть с собой горячий шоколад в термокружке. Как знал, что понадобится.
Ребята спустились к воде. Молча уставились на реку, в которую продолжал падать сырой осенний снег.
– Если бы я узнала, что кто-то сжег сочинения, тоже бы рассказала о случившемся учителям, – негромко проговорила Оля.
– Вот как? – с интересом покосился на Воробьеву Женя.
– Да! Я – за честность! – высокопарно произнесла Оля, шмыгнув носом. – Хулиганы должны понести наказание.
– И ты не считаешь это стукачеством?
Оля дернула плечом.
– Н-нет!
– А если ты с этими людьми учишься с первого класса и вы считаетесь лучшими друзьями?
– Ты дружил с Вадиком? – ахнула Оля. Вот уж кто точно не подходил на роль друга Евгения Потупчика.
