– Ты вообще больше ничего не ешь?
Они вместе ждали его чемодан на ленте транспортера. Из небольшого отверстия в стене аккуратно выпадал багаж, который потом крутился, как на подставке для тортов. Чемодана Юргена не было. Они прошли к окошку. Там им велели вернуться через час.
Ева и Юрген зашли в кафе футуристического вида из хрома и стекла, откуда открывался вид на летное поле. Они сели рядом на скамью, обитую серебристой искусственной кожей, и стали смотреть в окно. На горизонте громоздились светлые облака, небо над ними обещало снегопад. Юрген сказал, что во время полета прочитал в газете, что поймали людей, поджигавших коляски в квартале Евы. Группа студентов, что-то вроде бурсы. Они утверждали, что хотели тем самым привлечь внимание к опасности чужаков, гастарбайтеров, к угрозе расового смешения.
– Их арестовали? – спросила Ева.
Они должны теперь компенсировать ущерб, ответил Юрген, но судебного преследования не будет. Историю классифицировали как глупые юношеские выходки. Ева с сомнением посмотрела на Юргена. Да, определенную роль сыграли влиятельные семьи, из которых вышли студенты, кивнул он. Ева отпила глоток кофе, который в свете кафе казался синим.
– Это плохо.
И она рассказала Юргену о своем визите к Ящински, что он ей сказал и что она поняла. Юрген сказал:
– Не будь так беспощадна к себе, Ева. Ты очень мужественна.
Ева посмотрела на Юргена, и ей опять бросилось в глаза, как он переменился. Он казался беззащитным, как будто снял тяжелые доспехи. Юрген погладил Еву по щеке, по волосам.
– Я, кстати, очень рад, что господин Ящински так отреагировал.
Ева спросила:
– На сколько у тебя виза?
– Завтра утром лечу обратно. Это, может быть, последний сочельник отца. Они с Бригиттой не поехали на остров, в первый раз.
– А как дела у отца?
– Он уже не может говорить. Нет, неправда. Две фразы еще говорит. «Пожалуйста, помогите мне». И: «От меня вы ничего не узнаете».
Юрген в отчаянии рассмеялся. Ева молчала. Юрген посмотрел на нее.
– А ты? Не хочешь вернуться к своим?
– Штефан приходил. Сказал, что готов отказаться от всех подарков, если я приду. У меня обратный билет на пятницу.
– Рождество уже пройдет. Мы можем спросить, не найдется ли свободное место в самолете. Тогда вместе полетим домой.
Вместо ответа Ева достала из кармана пальто и положила на блестящую хромовую поверхность стола маленькую деревянную коробочку, выкрашенную в красный цвет.
– Что это?
– Дар волхва-мавра.
– Смирна, – улыбнулся Юрген, взяв маленький красный кубик и покрутив его в руках.
Ева рассказала, что это за коробочка. При этом она воочию видела, как мать ставит рождественскую пирамиду в гостиной на буфет. Вставляет красные свечки. В этом году она молчит и впервые не рассказывает историю про пропавшую коробочку. А отец, истекая потом, готовит у себя на кухне лучшего гуся для семьи, зная, что дочь не придет его отведать. Ева видела, как в сочельник семья выходит из церкви, взявшись под руки и скользя по обледеневшим улицам. Ее там не было. Ночью родители будут сидеть в гостиной, и отец скажет: «На следующий год она точно придет». Мать промолчит и задумается, а не закончилась ли ее жизнь.
– Для чего нужна смирна? – спросила Ева.
– Это смола. Ее раньше использовали при бальзамировании тел. Это символ человеческой природы. Земного. Она горькая и одновременно целительная.
Ева убрала коробочку и крепко стиснула Юргену руку. Сказала, что одно хорошо.
– Чувство любви во мне, его не убить.
Пора было узнавать насчет пропавшего чемодана. Но они все сидели рядом в футуристическом кафе, время от времени смотрели друг на друга и думали, что у них будет все хорошо.
На летное поле садились самолеты, а другие спокойно поднимались в тяжелое от снега небо.
Заключительное замечание
Моя благодарность сотрудникам Института им. Фритца Бауэра; трудно переоценить значение их впечатляющей работы и прежде всего богатого архива по первому Освенцимскому процессу для моего исследования. Протоколы и магнитофонные записи (https://www.fritzbauerinstitut.de/mitschnittauschwitzprozess.html) показаний свидетелей на годы стали отправной точкой моей творческой работы, придав ей смысл. Вымышленные свидетельницы и свидетели, действующие в романе, для меня символ судьбы выживших. Для создания их образов я частично использовала фрагменты подлинных высказываний. В других местах я сводила высказывания, чтобы при помощи художественной концентрации дать слово как можно большему количеству людей. Я склоняюсь перед теми, кто во время процесса воскресил болезненные воспоминания и встал лицом к лицу с преступниками. Они дали миру масштабное и незабываемое свидетельство того, чем был Освенцим.
В романе приведены слова следующих участниц и участников процесса:
Маурициус Бернер
Йозеф Глюк
Ханс Хофмайер (председательствующий судья)
Фритц Бауэр (генеральный прокурор)
Хильдегард Бишоф (свидетельница обвинения)
