– Почему больше не приходит та молодая женщина? – спросил отец.
Юрген в отчаянии покачал головой и спросил в свою очередь:
– Ты знаешь, кто я?
– Здесь темно. Ты мой брат?
Юрген встал поближе к окну. Когда он начал говорить, дыхание оставляло круги на стекле.
– Я убил человека. Это случилось неделю спустя после того, как я узнал, что погибла мать. Я сбежал с хутора. Я хотел пробраться к тебе и освободить тебя. Стемнело. Я шел по полю, и тут прилетели штурмовики, янки, они летели на Кемптен. Завыла сирена, и на горизонте появился зенитный огонь. Один самолет развернулся, он загорелся в воздухе. Я увидел, как падает человек. Распускается парашют, и янки валится прямо мне под ноги. Он лежал передо мной и не мог подняться. «Help me, boy». Изо рта у него текла кровь. И тут я начал его пинать, сначала в ноги, потом в живот. Под конец в лицо. При этом я кричал, голосом, который сам не знал, я бил со всей силы, мне доставляло это удовольствие, зверское удовольствие. У меня случилась поллюция. Первая. А человек вдруг умер. Я убежал и где-то спрятался. На следующий день вернулся на хутор. Я всегда думал, что это не я, что это зло. – Юрген прислушался к молчанию отца и продолжил: – А это было мое бессилие, моя месть и моя ненависть. Это был только я.
Юрген умолк. Какое-то время в гостиной было тихо, затем голос произнес:
– Мой мальчик.
Юрген обернулся. Вальтер Шоорман выпрямился в кресле и протягивал ему руку.
– Помоги мне.
Юрген подошел к отцу и, обняв его за плечи, медленно повел к двери. Вдруг Вальтер Шоорман остановился.
– Ты поэтому хотел стать священником.
– Думаю, да.
На пороге спальни Вальтер Шоорман посмотрел на Юргена.
– Трудно быть человеком.
Потом открыл дверь и исчез в комнате.
* * *
В конце ноября Ева увидела в газете объявление размером с почтовую открытку: «Пора свадеб – сезон гусей. „Немецкий дом“. Ваш уютный ресторан. Для семьи и рабочего коллектива. Мы предлагаем и обеденный стол. Просьба бронировать заранее. Владельцы Эдит и Людвиг Брунсы. Бергерштрассе 318. Тел. 0611–4702».
Ева вырезала объявление, но не знала, куда деть вырезку. Она положила ее на узкий стол, который для работы пододвинула к окну. Через пару дней вырезка исчезла. Может быть, ее взяла фрау Армбрехт, а может, сквозняком выдуло на улицу.
Приближался первый адвент, и Ева размышляла, украсить ли ей комнату к Рождеству. В конце концов фрау Армбрехт решила этот вопрос за нее, поставив на стол елочные ветки с желтой свечкой. Когда Ева переводила инструкции по эксплуатации («Используйте этот станок только под наблюдением специалиста», «Доступ к силовому выключателю должен быть свободным»), от горящей свечи поднимался нежный запах пчелиного воска. Иногда она гасила свечку, потому что ей становилось очень грустно, и тогда проклинала елочные ветки, фрау Армбрехт и вообще Рождество.
Как-то ближе к вечеру в дверь постучали. Фрау Армбрехт просунула голову и елейным голосом сообщила о «визите некоего господина». На мгновение Ева понадеялась, что это Юрген. Но тут в дверном проеме появилась маленькая фигурка в оранжевой шапочке. Ева раскрыла объятия, и в комнату вбежал Штефан. Ева прижала его к себе и вдохнула детский запах, от него даже зимой пахло травой.
– Это мой брат, – объяснила Ева любопытной фрау Армбрехт.
Та кивнула и удалилась. Штефан походил по комнате, осмотрелся, но кроме фотографии, на которой был изображен он с Пурцелем, его ничего не заинтересовало.
– От него ведь сейчас остались одни кости, да?
Ева сняла со Штефана курточку и повесила ее на крючок за дверью. Штефан уселся на единственное кресло и вытянул ноги.
– Ты худая, – сказал он, посмотрев на Еву.
– Да, мне сейчас как-то не хочется есть.
– Как ты думаешь, скоро пойдет снег?
– Конечно, – улыбнулась Ева.
Она спросила, знают ли родители, что он пошел к ней. Штефан пожал плечами: они думают, что он у Томаса Прайсгау. А он уже вовсе не его лучший друг.
– Почему?
– Он мне сказал, его родители не хотят, чтобы он со мной играл. Господин Патен тоже уволился.
– Господин Патен… – задумчиво повторила Ева, но больше вопросов задавать не стала.
Штефан сменил тему:
– Меня мама побила.
Ева удивленно посмотрела на брата. Такого еще не бывало.
– За что?
Штефан помялся, но потом все-таки ответил:
– За то, что я назвал ее беззубой бабкой. У нее теперь такие зубы, которые вынимаются.
Штефан встал и хотел забраться на кровать. Ева удержала его.
– Штефан, такие вещи нельзя говорить. Ты же делаешь маме больно.
– Да, теперь я знаю, – нетерпеливо ответил он и запрыгнул на кровать. – Не очень здорово. – Штефан начал раскачиваться. – А я на Рождество получу велосипед. А от Аннегреты собаку. Я все уже знаю. Аннегрета придет со своим новым мужем. Теперь у нее есть муж, а у тебя нет. Странно, правда?
– Да. Хочешь печенье?
Уголки губ у Штефана разочарованно дрогнули, но он кивнул. Ева взяла с полки коробку с печеньем. Она купила его несколько недель назад, когда к ней на кофе заходили фройляйн Адомат и новая коллега. Они обсуждали, что подарить начальнику к юбилею (в конечном счете остановились на плетеном кресле-качалке). Поскольку обе посетительницы сидели на диете, осталось много печенья. Штефан вяло сжевал одно высохшее печенье и тем не менее взял второе. Из вежливости. Ева смотрела на брата и вдруг с изумлением поняла, что он повзрослел.
– А вообще как дела, Штефан? – спросила она.
– Папа в этом году совсем не поет рождественских песен.
– Ну, он все равно вечно фальшивил. – И Ева запела:
Один пастух убежал, и он свят, свят, свят.
У нее ком встал в горле. Она сглотнула. Но Штефан не смеялся. Он слез с кровати и, встав в центре аляповатого ковра, посмотрел прямо на Еву.
– Что сделали папа с мамой?
– Ничего, – ответила Ева.
Как ей было объяснить брату, насколько это точный ответ?
Ева проводила Штефана к выходу и надела на него оранжевую шапочку.
– Я не хочу велосипед и не хочу собаку, – сказал он. – И вообще не хочу никаких подарков. Я только хочу, чтобы ты на Рождество пришла домой.
Ева коротко прижала его к себе, а затем быстро открыла дверь на лестницу. Он вышел и затопал по ступеням. Ева смотрела, как медленно исчезает оранжевая шапочка.
* * *
За несколько дней до Рождества Ева получила официальное письмо: ей выдали четырехдневную визу на посещение польской столицы. В турагентстве пожилая дама за письменным столом, на котором тоже стояли елочные ветки и горела свечка из пчелиного воска, листала таблицы и вела телефонные переговоры, при этом безостановочно качая головой. Это невозможно. Слишком мало времени. Через Вену вообще не получится. Все билеты туда раскуплены уже много недель назад. Вы разве не знаете, что Рождество? На этот глупый вопрос Ева отвечать не стала. Наконец дама составила маршрут, сложный, но реальный.
