– Вы делали здесь ремонт?
Хозяин кивнул и с плохо скрытой гордостью заявил, что тут все не так, как прежде. Он снес стены, постелил новые полы, вставил новые окна, переклеил обои, отштукатурил потолок. Вспоминая о разоре, женщина закатила глаза. Она попросила Еву рассказать о Западной Германии, действительно ли там все так здорово, действительно ли все богаты. Хозяин поинтересовался процессом, спросил, приговорят ли эсэсовцев к смертной казни. Ева ответила, что смертной казни у них больше нет.
– Жаль, – сказала хозяйка и начала убирать со стола.
Ева тоже встала и собралась прощаться. Когда она снова оказалась в прихожей, у нее пропала уверенность, что это ее дом. Несомненно, в том году было построено много домов. Она пожала руки супружеской паре, пожелала им всего доброго и поблагодарила. Тут выбежал ребенок и протянул Еве зажатый кулачок. Помедлив, Ева подставила под кулачок свою ладонь. Ребенок разжал руку, и на ладонь Евы что-то упало. Что-то маленькое и красное. Хозяин присмотрелся.
– Что это?
Хозяйка пожала плечами.
– Не знаю, откуда это взялось. Мне кажется, вы получили подарок.
И улыбнулась. Ева сглотнула и сказала ребенку:
– Большое спасибо.
В руке у нее лежала недостающая часть пирамиды, дар волхва-мавра, маленькая красная коробочка.
* * *
В столовой от дыма сигарет все было молочно-белым, из невидимого радио раздавался голос, который никто не слушал. Пахло пивом, шнапсом и мужским потом. Обвинители сидели за столом вместе с защитниками, не было только Братца Кролика. Удалился и председатель. Рассказывали анекдоты и всякие истории, не связанные с местом, ожидавшим их за пыльными окнами. Светловолосый где-то прочел, что Арабская Лига объявила бойкот на импорт лондонской «Барберри», изготавливающей дождевики, потому что один из членов правления фирмы еврей. Фирма заявила, что в арабских странах дожди и так редкость, что они и без того экспортировали в страны Арабской Лиги до смешного мало плащей и как-нибудь переживут бойкот. Все громко смеялись.
Давид сидел рядом с коллегами и не слушал. Он неотрывно смотрел на картину, висевшую на стене. На ней были изображены сани, запряженные четырьмя лошадьми, которые неслись по заснеженной равнине. Кучер занес хлыст, лошади вздыбились. Тревожные клубы пара вырывались из огромных ноздрей. Им нужно доехать. Давид закрыл глаза, затосковав по объятиям Сисси, по ее костлявой груди, по слегка плесневелому, сладковатому запаху изюма. А ведь в детстве он терпеть не мог изюм. Светловолосый внимательно посмотрел на него и легонько стукнул кружкой о кружку Давида. Тот открыл глаза и выпил. В дверях появилась Ева. Она замялась и хотела подняться к себе в номер, но тут ее заметил один из журналистов и махнул.
– Фройляйн Брунс! Составьте нам компанию!
Ева вошла в зал, почувствовав такой знакомый запах. Она посмотрела направо, на стойку, и на мгновение увидела мать: улыбается «сахарным лицом», как говорит Штефан, а в глазах усталость и тоска. И отца: выглядывает с кухни, лицо красное, и обводит взглядом гостей – все ли довольны?
Ева подошла к мужчинам, которые с готовностью уступили ей место. Она очутилась напротив Давида. Они посмотрели друг на друга. В царившем вокруг гомоне, который призван был разогнать дневные мысли, они узнали друг друга по беспомощности. И одновременно улыбнулись. Они были рады, что теперь не одни.
Тут к столу подошел Братец Кролик. У защитника был унылый вид. «Как будто свесил длинные уши», – подумала Ева. В ответ на вопросительные взгляды защитник сказал, что у него пропали карманные часы. Он положил их в общей ванной комнате на раковину и забыл, а когда через полчаса это заметил, часов уже не было. Братец Кролик осмотрел компанию: не брал ли кто его часов? Все покачали головой. Защитник попросил Еву поговорить с персоналом. Ева встала и подошла к стойке. Но хозяин и его жена пожали плечами. Им ничего неизвестно про часы.
– Блажен, кто верует, – сказал защитник и тяжело уселся на стул рядом с Евой.
Один журналист рассказал анекдот про поляков, вороватых, как сороки, это, мол, всем известно. Пошли другие анекдоты. Защитник не смеялся и все время с сомнением на лице ощупывал карман жилета. Часы подарила ему мать, когда он успешно сдал экзамены, сообщил он Еве. Простая женщина, для этого она продала свои украшения. У тебя должны быть часы, которые не стыдно будет показать в суде, говорила она. Ева видела, как у Братца Кролика на глазах выступили слезы.
Светловолосый заказал еще всем пива. А к нему водки. Он опять чокнулся с Давидом. Ева пригубила стопку, а затем опрокинула в себя горящую жидкость. В зал вошли двое мужчин в темных свитерах. Они сели за стойку, но, заметив, что за столом говорят по-немецки, один из них подошел к компании. У него была большая голова; несмотря на возраст, выглядел он крепким. Вновь прибывший спросил, что им здесь нужно. Ева перевела. Ему предложили присесть рядом с Евой. Он сел, другой остался у стойки. Поляк сказал, что не верит, будто немцы способны сами вершить справедливость.
– Это просто показательный процесс, чтобы успокоить вашу совесть, – перевела Ева.
Мужчины за столом сначала растерялись, их задело, а потом все заговорили разом. Ева не знала, в какой последовательности переводить ответы. А поляк продолжил: он сам был узником лагеря, и эту боль не искупить. Тут Давид громко сказал:
– Я еврей.
Поляк, который понял его и без перевода Евы, пожал плечами и на ломаном немецком спросил:
– Ты был в лагере?
Давид побледнел. Светловолосый встал и внимательно на него посмотрел. Но Давид молчал.
– Нет? Ты потерял семью? – продолжил поляк.
У Давида пот выступил на лице. Светловолосый хотел что-то сказать, но поляк спросил:
– Тоже нет? Тогда ты представления об этом не имеешь.
Тут Давид встал и раскрытой ладонью пихнул поляка в грудь, тот накренился на стуле, но удержал равновесие. Некоторые мужчины встревоженно повскакали с мест, Ева тоже встала. Второй поляк медленно подошел к столу, закатав рукава, и угрожающе навис над Давидом:
– Чего тебе надо? Голову намылить? За этим дело не станет.
Светловолосый положил руку на локоть поляку.
– Пожалуйста. Я прошу прощения за своих сотрудников, успокойтесь. Простите.
Ева перевела и по-польски прибавила:
– Вы правы, мы ничего не можем исправить.
Поляк посмотрел на Еву, помедлил. Давид же был по-прежнему настроен воинственно:
– Ну что? Давайте, бейте!
Светловолосый схватил его за руку.
– Прекратите, Давид! Извинитесь перед господином!
Но Давид вырвался, развернулся и выбежал из зала. Ева обменялась взглядом со светловолосым, который, подчиняясь какому-то импульсу, хотел побежать за Давидом, но взял себя в руки и сказал:
