– Что ты себе позволяешь? Что ты рыщешь тут в моих вещах?
– Рыщешь… Я читала.
– Аннегрета, что это значит? Зачем ты это делаешь?
Аннегрета отмахнулась и встала с кровати. Ухнул матрац. Аннегрета подошла к Евиному шкафу, в среднюю створку которого было вмонтировано зеркало. Большим и указательным пальцами поправляя белые волосы, она ответила:
– Мне интересно.
Ева посмотрела в зеркало на сестру. Она, должно быть, ослышалась. Аннегрета продолжила:
– Знаешь, это как в больнице. Больные все время пытаются перещеголять друг друга страшилками.
– Какие страшилки? Это все было на самом деле.
У Евы не хватало слов.
– Каждый хочет быть поближе к смерти. Среди родителей в наибольшем почете те, у кого ребенок самый больной. А если он умирает, их венчают золотой короной.
– Что ты такое говоришь?
У Евы закружилась голова, у нее возникло такое чувство, как будто она видит страшный сон, в котором близкие люди совершают ужасные поступки. Аннегрета развернулась и подошла к Еве. Изо рта у нее пахло липким малиновым леденцом.
– Я хочу сказать, Ева, ты же не совсем дура. Здравый смысл говорит, что тут врут за здорово живешь. Это был рабочий лагерь…
– Там систематически убивали сотни тысяч людей.
Ева смотрела на сестру, которую знала всю жизнь. Та как ни в чем не бывало продолжила:
– Это были преступники, разумеется, их не кормили с ложечки. Но цифры, которыми тут размахивают, полная чушь. Я примерно подсчитала. Я немного разбираюсь в химии. Знаешь, сколько понадобилось бы «Циклона Б», чтобы убить такое количество людей? Каждый день нужно было четыре грузовика, груженных этим…
Ева, не дослушав, вышла. Аннегрета пошла за ней, продолжая подсчеты. Это якобы массовое уничтожение людей невозможно с точки зрения логистики. Ева зашла в гостиную, открыла дверцу буфета и, достав желтую бумажную папку, протянула Аннегрете верхний лист.
– Это твой рисунок.
Аннегрета умолкла и, посмотрев на островерхую крышу, кривую дверь, слишком большие окна, на девочек с косичками, на два огненных столба на горизонте, пожала плечами. Но Ева четко видела, что на лбу у сестры выступили маленькие капельки пота, что она побледнела.
– Девочки – это мы, – не унималась Ева. – Мы были там, Аннегрета. Рядом с нами погибали люди. Мы были там, и ты это знаешь.
Сестры посмотрели друг другу в глаза. Ева заплакала, плач быстро перешел в рыдания. Растерянность Аннегреты росла, у нее был такой вид, как будто кто-то вывел ее из долгого летаргического сна. Она сделала шаг к Еве, словно хотела ее обнять. Тут открылась входная дверь, и они услышали голос отца:
– Господи, ну и льет! Прямо потоп.
Тогда Аннегрета взяла из рук у Евы рисунок и начала его рвать. В дверях появились Людвиг и Эдит. Людвиг держался прямее обычного.
– Ну как, сильно я изменился? – весело спросил он.
В отличие от него Эдит сразу поняла: что-то не так. Она переводила взгляд с Аннегреты, которая рвала на маленькие кусочки лист бумаги, на Еву, утиравшую слезы. На щеках у нее выступили красные пятна, пучок рассыпался. Тут в гостиную вбежал Штефан.
– У папы теперь кросет!
– Это называется корсет, малыш. И сидит как влитой. Мне кажется, уже помогает.
– Хватит, Людвиг, – сказала Эдит. – А ты, птенчик, ступай к себе в комнату.
– Почему-у? Ева, ты плакала?
– Да, из-за Пурцеля.
Ева сглотнула и попыталась взять себя в руки. Эдит подтолкнула Штефана к двери.
– Сейчас диктант. Иначе потом не будет никакого пудинга.
Штефан, надув щеки, поплелся из комнаты. Четверо остались стоять на своих местах. Теперь испугался и Людвиг.
– Что у нас такое? Мне через полчаса нужно на кухню.
«Мне нечего больше терять», – подумала Ева и спросила:
– Каково это было, папа, удерживать душу в теле убийц?
Тут Аннегрета демонстративно рассыпала по ковру клочки рисунка и вышла.
Людвиг сел у обеденного стола. Стояла тишина. Только иногда раздавался тихий стук в окно – это ветром швыряло дождевые капли. Эдит опустилась на колени и собрала в руку клочки рисунка. Ева смотрела на картину на стене и пыталась вспомнить имена коров.
– Что ты хочешь знать, Ева? – спросил Людвиг.
* * *
«Визид в зоопарк щастье для всей семьи. Мы смотрим на звирей. Ат апасных звирей защищаит ришотка». В соседней комнате Аннегрета диктовала Штефану диктант. Она стояла над ним и, утрируя ударения, произносила текст упражнения. Штефан низко склонился над тетрадкой. Он писал медленно и делал ошибки почти в каждом слове.
– Звееерей, солнышко. «Зверей» пишется через «е». Дальше: «Коз или лошадей можно увидеть повсюду. Но где еще увидишь широкую львиную гриву или пеструю шкуру тигра?» Вопросительный знак.
* * *
«Счастливое было время». Слова отца эхом отдавались в голове у Евы, пока она стояла в трамвае, уцепившись за петлю, свисавшую с поручня. Она ехала в прокуратуру. Когда отец и мать рассказывали о времени в лагере, в прихожей зазвонил телефон. Звонила фройляйн Шенке. Нужно перевести срочный телекс из Польши. Несмотря на вечерний час, трамвай был переполнен. Еву стиснули дышащие тела, но она не чувствовала прикосновений. Она видела перед собой отца, как он прямее обычного сидит у стола. Мать, сцепив руки за спиной, прислонилась к буфету.
«Счастливое было время», – сказал отец. Потому что лагерь стал первым рабочим местом, куда он мог взять с собой жену и дочерей. Они впервые жили семьей, в большом доме, безбедно и надежно, и только со временем поняли, что это за лагерь. В казино приходили приличные офицеры, разумеется не все, попадались и такие, кто слишком много пил. Начальник политического отдела? Это который с лицом обезьяны? Вежливый, неприметный. Иногда просил объедки. Для заключенных, которые работали у него в отделе. Нет, они не знали, что он делал на службе. Нет, офицеры СС не говорили о работе за обедом.
Эдит утверждала, что вообще не ходила в лагерь. Она вела домашнее хозяйство, стирала, готовила, поднимала дочерей. Да, окна приходилось закрывать. При восточном ветре стоял жуткий запах. Да, конечно, им было известно, что там сжигают трупы. Но только потом они узнали, что людей убивали в газовых камерах. Только после войны. Почему не перевелись на другое место работы? Два раза подавали прошение. Увы. Да, отец действительно вступил в ряды СС, еще до войны. Но только чтобы не чувствовать себя таким одиноким, ведь он часто был разлучен с семьей. Не по убеждению.
Ева спросила, почему главный подсудимый плюнул матери под ноги. «И почему так враждебно настроена его жена? Что они против вас имеют?» Эдит ответила, что им это неизвестно. Отец повторил: «Нам это неизвестно». Тут в прихожей зазвонил телефон. Когда Ева после короткого разговора вернулась в гостиную с сообщением, что ей нужно на работу, отец посмотрел на нее и сказал, как будто поставил точку: «У нас не было выбора, дочь».
