– Меня отправили в деревню, в Альгой, – сказал он и после паузы добавил: – С тех пор я не переношу запаха коров и коровьего молока.
– Там было так плохо?
Юрген вернул открытку в альбом, закрыл его и положил на стеклянный столик.
– Я хотел остаться с мамой. У меня было такое чувство, что я должен ее защищать. Как это бывает у мальчишек. А потом она погибла.
Ева погладила Юргена по щеке. Он посмотрел на нее, и вдруг она легонько, но слышно пукнула. Чертово оленье рагу. Ева пунцово покраснела. Как ужасно. Юрген чуть улыбнулся, но потом все-таки поцеловал ее. Они сползли по дивану, задышали быстрее, посмотрели друг на друга, смущенно улыбнулись, опять поцеловались. Рука Юргена поползла вверх по ее голой руке и осторожно стянула почти высохшие волосы, которые слегка пахли хлоркой. Ева вытащила его рубашку из брюк и запустила обе руки. Вдруг он отпрянул.
– Ты хочешь меня соблазнить?
– Или ты меня? – засмеялась Ева.
Но Юрген мрачно сказал:
– Я высказал тебе свое мнение. До свадьбы…
– А может, это немножко несовременно?
Ева опять хотела обнять Юргена. Не потому что ее переполняло желание. Она просто хотела, чтобы они наконец переспали, окончательно заключили союз, связали себя, так она думала. Но Юрген придержал ее руку, и она испугалась его сурового взгляда. На мгновение ей показалось, что он ее сейчас ударит. Она молча выпрямилась. Музыка закончилась протяжным звуком, который становился все тише. Пластинка закончилась.
– Я не понимаю.
– Я отвезу тебя домой.
* * *
Пока Ева с Юргеном ехали по почти ночному городу и Ева пыталась подавить отвратительное бурление в животе, в окнах прокуратуры еще горел свет. В конференц-зале Давид Миллер и другие стажеры готовили вопросы и документы к следующему дню судебных слушаний. Свидетели продолжат давать показания.
Светловолосый сидел в своем кабинете с генеральным прокурором. Их тускло освещала настольная лампа. Они тихо обсуждали слухи, будто бы судьям угрожают знакомые подсудимых, бывшие члены СС.
* * *
А у Аннегреты закончилась смена. Она вышла на улицу, ледяной ветер дул в лицо. Опять будет мороз? Этот вопрос занимал медперсонал во время перерыва. Самой Аннегрете погода была безразлична, она почти никогда не мерзла и сегодня не застегнула темно-синее, похожее на палатку пальто. Она хотела повернуть налево к трамвайной остановке, но вдруг увидела, что ее ждут. Доктор Кюсснер, который стоял, прислонившись к темной машине, завидев ее, отделился от кузова. Аннегрета хотела сделать вид, будто не заметила его, но доктор махнул рукой и тихо позвал:
– Сестра Аннегрета!
Аннегрета подошла и вопросительно посмотрела на него, ветер развевал ее расстегнутое пальто. Кюсснер смущенно пробормотал что-то насчет «случайно узнал, что нам в одну сторону» и «охотно подвезу». Аннегрета дала ему высказаться. Она понимала, что это начало нового романа. Она уже давно замечала его взгляды и намеки типа: «У моей жены никогда нет для меня времени». Кроме того, уже несколько дней карты указывали на это, выкладывая на соответствующем месте бубнового короля. Вечно одно и то же. Она села в машину.
– Вы сразу хотите домой? Или есть возможность выпить по глоточку?
Не дожидаясь ответа, доктор тронулся с места.
– Еще раз должен вам сказать, – нервно продолжил он, – как славно вы выходили маленького Бартельса. А его отец все-таки написал руководству. На меня давят. Но что же мы можем сделать, кроме гигиены, гигиены и еще раз гигиены? Или мы что-то пропускаем?
Аннегрета не ответила. С ней произошло нечто необычное: она расплакалась. Салон машины заполнили звуки, как будто кошка попала в водосточную трубу. Круглое лицо покраснело, она хрюкала и рыдала. Зрелище было не слишком привлекательное. Доктор Кюсснер, бросая на нее обеспокоенные взгляды, снизил скорость и наконец съехал на обочину, беспомощно включив аварийный свет. Он представлял себе это несколько иначе. Но Аннегрета не могла успокоиться. Еще никогда ее не посещало столь острое чувство, что жизнь прошла зря. И закончилась, не начавшись. Через какое-то время доктор Кюсснер протянул ей чистый, выглаженный женой носовой платок и сказал:
– Мы мешаем движению.
Аннегрета вымученно улыбнулась и успокоилась.
– Все в порядке. Я бы с удовольствием поужинала. В винном ресторане.
* * *
Тем временем Юрген привез Еву домой, и они договорились, что в выходные поедут куда-нибудь в Таунус прогуляться.
– Если будет погода, – одновременно сказали они.
Прощаясь, оба были уже трезвые и недовольные. Войдя в темную прихожую, Ева увидела, что из-под двери гостиной выбивается полоса света, но за дверью было странно тихо. Ева тихонько постучала, однако ответа не получила. Она вошла и испугалась: отец растянулся на полу, ноги положив на материно кресло. Глаза у него были закрыты.
– Папа? Что случилось?
– Эта спина меня доконает. Я не стал говорить матери, она уже спит.
Ева тихо закрыла за собой дверь и подошла к нему.
– У тебя кончились таблетки?
Людвиг открыл красные, воспаленные глаза.
– Они так бьют по желудку.
Ева, не снимая пальто, села на диван и посмотрела на отца. Ей было очень его жалко. У нее у самой почти заболела спина.
– Это мне посоветовала Ленце. У ее мужа тоже часто болит спина. Лечь на пол и поднять ноги… Вроде бы так меньше давления на межпозвоночные диски. Проклятые диски…
Не глядя на Еву, Людвиг поохал и совсем иначе, чем обычно, спросил:
– Ну, что было сегодня интересного?
Ева вспомнила двух отцов, которых видела сегодня, и неожиданно для себя сказала:
– Были двое мужчин, оба потеряли свои семьи.
С минуту Людвиг лежал неподвижно, затем снял ноги с кресла, с трудом перевернулся на бок, встал на четвереньки, потом на колени. Выругался. Он по-прежнему не смотрел на Еву.
– В войну многие потеряли семьи, дочерей, а прежде всего сыновей, – сказал он.
– Но тут другое. Людей сортировали…
Людвиг рывком встал и выпрямился.
– Да, я рад, что не пришлось на Восток. Ну, дочь, а теперь расскажи, сколько комнат у Шоорманов, – вдруг весело попросил он.
Ева раздраженно смотрела, как отец выключает торшер, дважды дернув шнурок – по одному движению на каждую лампочку. Вжик. Вжик. В комнате стало темно. С улицы проникал слабый свет, и отец вдруг показался большим черным духом.
– Папа, в этом лагере в день убивали тысячи людей. – Ева с удивлением отметила, что голос ее прозвучал чуть не с упреком.
– Кто это говорит?
– Свидетели.
