В одной из раковин мыла руки жена главного подсудимого. На ней опять была фетровая шляпка, темно-коричневая сумочка стояла на подоконнике. Женщина постучала мокрыми пальцами по лицу, по которому пошли красные пятна. Ева подошла к соседней раковине. Женщина не посмотрела на нее, она словно окаменела. Очевидно, теперь Ева стала ее врагом. Они стояли рядом и мыли руки хозяйственным мылом, которое не давало пены. Ева косилась на морщинистые руки, на потертое обручальное кольцо. «Я ее знаю. Она дала мне пощечину. Вот этой самой рукой», – подумала Ева и, испугавшись этой нелепой мысли, отмахнулась от нее, закрыла кран и хотела выйти. Вдруг женщина загородила ей дорогу. За спиной шумела вода.
– Вы не должны верить тому, что здесь рассказывают. Муж говорил мне, что все они хотят компенсаций, денег. Чем страшнее то, что они рассказывают, тем больше денег.
Женщина взяла сумку с подоконника и, прежде чем Ева успела что-то ответить, вышла. Хлопнула дверь. Ева обернулась на открытый кран, закрутила его, потом посмотрела в зеркало и приложила руку к щеке, как будто еще чувствовала удар, который получила так давно.
* * *
Взяв в почти опустевшем гардеробе пальто, шляпу и перчатки, Ева вышла на улицу. Было около пяти. Серый день сразу перетек в сине-серые сумерки. В вечернем сумраке фары проезжавших мимо машин чертили длинные полосы света. Дом культуры располагался на оживленной улице.
– Вы хорошо поработали сегодня, фройляйн Брунс.
Ева обернулась. За ней стоял Давид Миллер. Он, как всегда, был без шляпы и курил. Ева невольно улыбнулась похвале, прозвучавшей из его уст. Но Давид продолжил:
– Меня просил передать это заместитель генерального прокурора.
Давид отвернулся и присоединился к двум коллегам из прокуратуры, которые выходили из здания. Еву кольнуло. Почему этот Миллер так демонстративно невежлив с ней? Потому что она немка? Но с остальными у него, судя по всему, проблем нет. По крайней мере, с коллегами. Да и со стенографистками.
От мыслей Еву оторвал автомобильный гудок. Во втором ряду остановилась желтая машина Юргена. Он, не выключая мотора, вышел из машины и открыл ей дверь. Ева села. Они быстро, стыдливо поцеловались в губы. Все-таки они помолвлены. Юрген вписался в поток машин. Ева, которая обычно во время езды бойко, беспорядочно комментировала все, что видела справа и слева, молчала. Она, казалось, не видела нагруженных покупками людей, тащивших за собой домой детей, – те то и дело застревали у освещенных витрин. Юрген бросал на нее испытующие взгляды, будто искал видимых глазу перемен, какого-то знака, который оставил на ней день. Но наружность невесты не изменилась. Тогда он спросил:
– Нервничаешь?
Ева обернулась к нему и улыбнулась:
– Да.
Потому что они собирались сделать что-то почти запретное.
* * *
Через двадцать минут машина очутилась в другом, как почудилось Еве, мире. Они проехали в высокие белые железные ворота, которые открыла и закрыла за ними невидимая рука, закружили по показавшейся бесконечной аллее, обсаженной невысокими фонарями. Ева всматривалась в темноту, за голые деревья и кусты, и догадалась, что там газон. «С каким удовольствием Штефан поиграл бы здесь в футбол», – подумала она, вспомнив две цветочные кадки, которые отец каждую весну выносил из подвала, а мать сажала в них красную герань, чтобы украсить вход в ресторан.
Дом вырос как из-под земли. Большой, белый, современный. Ему не хватало индивидуальности, будто это гараж, что Еву странным образом успокоило. Юрген затормозил перед домом и взял ее руку.
– Готова?
– Готова.
Они вышли из машины. Юрген хотел показать ей дом, который скоро станет и ее домом тоже. Отец Юргена и Бригитта еще не вернулись с острова в Северном море. И с трудом шагая против ветра – ежедневная прогулка по берегу перед ужином, – они не догадывались, что сын в это время обходит со своей белокурой невестой все их комнаты. Юрген открыл для нее даже строгую, без каких бы то ни было украшений, но солидную спальню отца. Ева была потрясена количеством комнат, размерами, элегантным дизайном. Она обратила внимание на высокие потолки, что, как объяснил Юрген, важно для отца, поскольку ему нужен воздух, чтобы думать.
Каблучки Евы то громко стучали по гладким мраморным полам, то утопали в толстых молочно-белых шерстяных коврах. И картины на стенах создавали совсем другое впечатление, чем фризский пейзаж у нее дома. Рассматривая угловатые, прорисованные черным контуры дома, стоявшего на берегу странно, намеренно неправильно – это Ева поняла – расположенного озера, она подумала о своих коровах. Когда ей было лет шесть-семь, она дала им имена.
– Гертруда, Фанни, Вероника… – попыталась вспомнить Ева.
– Добрый вечер, господин Шоорман. Фройляйн…
В комнату вошла крепкая женщина средних лет в бежевом рабочем халате. В руках у нее был поднос с двумя наполненными бокалами. Юрген взял бокалы и поднес один Еве.
– Фрау Тройтхардт, это Ева Брунс.
Фрау Тройтхардт не стесняясь смотрела на Еву глазами слегка навыкате.
– Добро пожаловать, фройляйн Брунс.
Юрген приложил палец к губам:
– Тс-с. Это тайна. Сегодня первый, неофициальный визит.
Фрау Тройтхардт, очевидно желая подмигнуть, заговорщически сощурила глаза, показав при этом ряд мелких здоровых зубов.
– Я вас умоляю. От меня никто ничего не узнает. Если вам угодно, я приготовлю ужин.
Юрген кивнул, и фрау Тройтхардт направилась к выходу.
– Я могу помочь вам на кухне, фрау Тройтхардт? – вежливо спросила Ева.
– Еще не хватало, чтобы гости сами готовили!
И фрау Тройтхардт вышла.
– У нее простые манеры, но выполняет свою работу она хорошо, – весело сказал Юрген.
Они чокнулись и отпили шампанского. Ева решила, что у колючей холодной жидкости горьковатый привкус дрожжей.
– Это шампанское, – уточнил Юрген. – Хочешь видеть верх декаданса? Захвати бокал.
Заинтригованная Ева двинулась вслед за Юргеном. Они прошли в «восточный флигель», как иронично выразился Юрген. Тревожный запах, который Ева уже давно чувствовала, но считала игрой воображения, стал сильнее. Юрген открыл дверь, включил верхний свет, и они вошли в большое помещение, выложенное небесно-голубой плиткой. Бассейн. Длинная стеклянная стена справа открывала вид на темно-зеленый сад. Уличные фонари отбрасывали мутные круги света. «Похоже на заброшенный аквариум, – подумала Ева. – В котором давно уже нет ни одной рыбы». На зеркально гладкой поверхности ярко-голубой воды не было ни морщинки.
– Хочешь поплавать?
– Нет-нет, спасибо.
Еве не хотелось сейчас раздеваться и мокнуть. Юрген, казалось, огорчился.
– Да у меня и купальника с собой нет.
Тогда Юрген открыл стенной шкаф, где на плечиках висело по меньшей мере пять купальников.
