Она не вспомнит, что политика, который пришел на родительское собрание, звали Ричард Тео. Но на следующих выборах окажется, что очень многие проживающие в городе молодые родители его запомнили.
Это просто спорт, не устаем уговаривать мы себя.
* * *
Поздно вечером Амат позвонил Закариасу:
– Чем занимаешься?
– Прохожу второй гейм, – ответил Закариас.
Амат привык относиться к этому слову с насмешкой. «Гейм» вместо «компьютерная игра», как будто Закариас хочет, чтобы это звучало, как… что-то спортивное.
– Не хочешь выйти на минутку? – спросил он.
– Выйти? Сейчас? Да там холод, как у полярного медведя в жопе!
Амат рассмеялся:
– В жопе не холодно даже у полярных медведей. Выходи!
– Зачем?
Амат сглотнул:
– Потому что я так стремаюсь из-за игры с Хедом, что спать не могу. Выходи давай.
И Закариас вышел. Разумеется. Они бродили по Низине, мерзли, трепались ни о чем, как в детстве, когда им особо некуда было пойти.
– Как дела с геймами? – спросил Амат.
– Ну хватит, – обиделся Закариас.
– Нет! Я серьезно. Расскажи… я… короче, мне просто надо говорить о чем угодно, только не о хоккее.
Закариас надулся, но потом сказал:
– Неплохо. По-настоящему хорошо. Меня пригласили на соревнования…
– А можно мне приехать посмотреть? – тут же спросил Амат.
Закариас испытал такую гордость, которой не передать словами. Поэтому просто буркнул:
– Само собой.
Но тут же сердито добавил:
– Только если ты не собираешься нести ту же парашу, что и мои родители! Что это не настоящий спорт, раз это не хоккей!
– Они правда так говорят? – виновато пробормотал Амат.
Закариас пнул сугроб.
– Они мечтают о таком сыне, как ты, Амат. В этом городе в зачет идет только хоккей.
Амат промолчал. Он не знал, что ответить.
* * *
Когда Мая пришла в сарай при питомнике, Жанетт молотила мешок с песком. Ана подозрительно остановилась в дверях.
– Можно ей тоже на тренировку? – спросила Мая.
Жанетт от неожиданности рассмеялась:
– Ну конечно! Нас трое, это почти что настоящий клуб!
Она не была готова к тому, что сейчас произойдет, – ни одна из них не была готова, сама Ана тоже. Но когда Жанетт показала захват, который они отрабатывали с Маей, и Мая пыталась запомнить, как выкручивать руки и ноги, чтобы высвободиться, Ана попросила:
– Можно мне попробовать?
– Это уже… продвинутый уровень. – Жанетт поколебалась. – Может, начнем с чего попроще?
– Можно попробовать или нельзя? – настаивала Ана.
И Жанетт разрешила, потому что иногда спортсмену полезно познать вкус неудачи. Но вся штука в том, что неудачи не случилось. Жанетт показала движение, Ана с первой попытки повторила его без ошибок. Жанетт показала движение посложнее, потом еще сложнее; все эти приемы Ана повторила со второй, много с третьей попытки.
Через двадцать минут Жанетт уже отдувалась, упершись руками в колени, но Ана не выказывала признаков усталости. Когда-то тренер рассказывал Жанетт о «физическом интеллекте» – что некоторые борцы обладают подобием абсолютного слуха у музыкантов: таким достаточно увидеть движение, и тело сразу понимает, как его воспроизвести. В детстве Ана несколько лет играла в хоккей, но единоборствами не занималась, и все же казалось, что ее тело создано именно для этого. Она выросла в лесу, бегала по неровной земле, прыгала, лазала по деревьям. Дочь охотника и рыбака, она с самого детства тропила зверя, стреляла и таскала вместе с отцом тяжелую добычу, она сгребала снег, рыла канавы и бурила лунки в озерном льду. Она была сильной, гибкой и выносливой, и жилистой, как свиное филе в баре «Шкура».
Жанетт подняла ладони и велела:
– Бей изо всех сил.
– По-серьезному? – уточнила Ана.
Жанетт кивнула:
– Бей изо всей силы!
Мая сидела на полу. Она никогда не забудет того, что произошло: Ана ударила так быстро и так сильно, что Жанетт грохнулась на спину. И Жанетт, и Мая захохотали. Ана даже не поняла, что такого удивительного она сотворила, но Жанетт уже обдумывала ее карьеру.
Три женщины в сарае обливались по́том. Окрестности лежали под снегом, промороженные насквозь и погруженные в темноту и минусовые температуры.
Но цветущей вишней пахло на весь город.
* * *
Рано утром в дверь позвонили, мама Закариаса открыла. На пороге стоял Амат. Мама Закариаса и обрадовалась, и огорчилась. Сначала обрадовалась:
– Амат, как здорово! ПОЗДРАВЛЯЮ с переходом в основную команду, мы так ГОРДИМСЯ тобой. Подумать только – ты столько лет бегал тут у нас! Ты, наверное, думаешь, что мы хвастаемся этим перед соседями! А как, наверное, мама тобой ГОРДИТСЯ!
Но не успел Амат ответить, как она удрученно добавила:
– А Закариаса, к сожалению, нет! Уехал играть на компьютере с какими-то приятелями. А туда ехать несколько часов! Представляешь? Чего ради?
Амат глубоко вздохнул, потому что он любил родителей Закариаса, но все же решительно сказал:
– Зак уехал не «играть с какими-то приятелями». Он поехал на важные соревнования. За честь поехать туда он боролся с тысячами других. Поедемте со мной, посмотрим.
В глубине прихожей появился отец Закариаса. Он не хотел обидеть Амата, но все же фыркнул:
– Здорово, конечно, что ты на его стороне, но компьютерные игрушки – это не настоящий спо…
Амат уперся в него взглядом:
– Мы с Заком с детства соревнуемся, кто из нас первым станет профи. Он победит. Если вы не поедете смотреть, как это произойдет, то будете потом всю жизнь жалеть.
И прежде чем они успели ответить, Амат стал спускаться по лестнице.
Когда Закариас вошел в огромный павильон, где проводились соревнования, в городе в нескольких часах езды от Бьорнстада, Амат был уже там. Не великая армия, но все же армия.
Место, где рядами выстроились компьютеры, окружали полные народа трибуны, под потолком висели экраны, из динамиков гремела музыка.
– Это… почти как хоккей, – изумленно признал отец Закариаса.
Они с мамой Закариаса успели догнать Амата на железнодорожной станции. И приехали сюда вместе. В павильон родители вошли неохотно, ничего не понимая, но еще до конца тайма вокруг них начали собираться восторженные зрители, люди аплодировали чему-то, что делал Закариас. Он одержит победу; Амат восторженно завопит, родители тоже. Какой-то незнакомец обернется к ним и спросит:
