Когда новость появилась на интернет-странице газеты, Тео отправился в продуктовый магазин, спросил, где владелец, и был препровожден на склад.
Фрак производил учет товара – постаревший бугай-хоккеист сидел за рулем грязного автопогрузчика. Как всегда, в костюме. В молодости Фраку не хватало внимания девушек, и он решил выделяться одеждой. Когда другие натягивали футболку, он надевал пиджак, а на похороны, куда все пришли в костюмах, он явился во фраке. Так Фрак и обрел свое прозвище.
– Меня зовут Ричард Тео, – сказал политик, хотя в этом не было необходимости.
– Да помню я тебя, мы в одну школу ходили, – пробурчал Фрак и спрыгнул с погрузчика.
Политик протянул ему большую коробку. Хозяин магазина с опаской принял ее.
– Я хочу помочь «Бьорнстад-Хоккею», – объяснил Тео.
– Люди здесь не хотят, чтобы клубом завладел политик, – ответил Фрак.
– Вообще политик… или ДАННЫЙ КОНКРЕТНЫЙ? – Тео подпустил самоиронии.
Фрак ответил осторожно и без враждебности:
– Я думал, ты в курсе, какая у тебя репутация. Чего тебе от меня надо?
– Дружбы и взаимной помощи! У нас с тобой общий друг, а по мне, общий друг важнее, чем общий враг.
Фрак открыл коробку, заглянул в нее.
– Что… что мне с этим делать? – Он безуспешно пытался сохранить невозмутимость.
– Все говорят, что ты лучший продавец в Бьорнстаде. Вот и продай их, – сказал Тео.
Он сунул руки в карманы дорогих брюк. Ослепительно-белая сорочка под серым жилетом, красный шелковый галстук, начищенные до блеска ботинки. В Бьорнстаде так одевались только он – и Фрак. Хозяин продуктового магазина снова заглянул в коробку. За исключением своей семьи, он любил всего две вещи: свой город и свой хоккейный клуб. Уходя, Тео обернулся и краем глаза увидел, как Фрак улыбается.
Коробка была набита футболками с надписью «Бьорнстад против всех». Фрак распродал их меньше чем за час.
* * *
В любви обязательно есть проигравший. Нам не хочется это признавать, но один из нас всегда чуть больше получает, а другой, по беспечности своей, чуть больше отдает.
Мира сидела на ступеньках дома, стараясь надышаться кислородом, но легкие все не наполнялись. Эти леса могут задушить человека, который стремится к большему, но какой из тебя семьянин, если ты думаешь только о том, чтобы тебе легко дышалось? Мире предлагали хорошую работу, далеко от Бьорнстада. Предлагали руководящую должность в бюро, где она работала сейчас; новая должность требовала дольше оставаться на работе, а в выходные – всегда быть на телефоне. Мира отказалась: выходные – это уроки гитары, тренировки и хоккейные матчи. Она продавала программки, разливала кофе, была мамой и женой.
Ее коллега, страстная противница моногамии, конечно, призывала ее «не сидеть всю жизнь на жопе ровно!». Но что есть брак, если убрать из него любовь? Сделка. Двум людям трудно договориться, какой сериал они будут смотреть, – что уж говорить о целой жизни вдвоем! Кому-то приходится уступать.
Петер вышел из «вольво» с букетом цветов в руках. На ступеньке рядом с Мирой стоял еще один бокал. Белые флаги. Наконец Мира улыбнулась – в основном цветам.
– Где ты их купил посреди ночи?
Петер покраснел:
– Нарвал в чужом саду. В Хеде.
Он протянул руку, коснулся ее кожи, и их пальцы осторожно переплелись.
* * *
Всего лишь хоккейный клуб. Всего лишь игра. Все понарошку. Кто-нибудь обязательно попытается внушить это Алисии, но этот чертенок не станет слушать. Ей четыре с половиной года, завтра она снова постучится в дверь Суне. Старик станет учить ее еще жестче посылать шайбу в стену дома. Отметины на фасаде будут для него как рисунки внуков, которые другие старики вешают на холодильник: оттиски на память о том, что здесь рос кто-то, любимый нами.
– Как в детском саду? – спросил Суне.
– Мальчишки обижают, – ответила девочка.
– Дай им в рожу, – посоветовал Суне.
Четырех-с-половиной-летка обещала. Обещания надо держать. Но, провожая девочку домой, Суне прибавил:
– Но ты поддерживай тех, у кого нет друзей. Защищай слабых. Иногда это нелегко, иногда неприятно, иногда даже страшно. А ты все равно будь хорошим другом.
– Зачем? – спросила девочка.
– Затем, что однажды ты станешь лучшей. Тренер сделает тебя капитаном команды. И тогда ты вспомнишь, что кому много дано, от того многого ждут.
Девочка еще не понимает, что это значит, но она запомнит каждое слово. Каждую ночь ей станет сниться один и тот же звук: банк. Банк. Банк-банк-банк. Ее клуб остался в живых. На ее счастье, она никогда не поймет до конца, что же случилось тем летом, как близко от гибели был клуб и как получилось, что он выжил. Вернее – какой ценой.
* * *
Если долго живешь с человеком бок о бок, то в конце концов понимаешь, что в начале отношений у вас могли быть сотни поводов для конфликта, но теперь остался всего один. Вы снова и снова проваливаетесь в одну и ту же ссору, она лишь принимает разные формы.
– Появился новый спонсор… – начал Петер.
– Все говорят. Газета уже выложила на сайте, – кивнула Мира.
– Я знаю, что ты скажешь, – прошептал Петер, стоя у крыльца их с Мирой дома.
– Не знаешь. Потому что ты ни о чем не спрашивал. – Мира отпила вина.
Петер снова ни о чем не спросил. Только сказал:
– Я могу спасти клуб. Я обещал Мае, что…
Мира мягко схватила его за пальцы, но голос ее был жестким:
– Не впутывай сюда нашу дочь. Ты спасаешь клуб ради себя. Ты докажешь всем, кто тебе не верил, что они ошибались. В очередной раз. И этих доказательств опять окажется недостаточно.
Петер скрипнул зубами:
– А что мне делать? Пусть клуб умирает, пока люди вокр…
– Да какая разница, что думают ЛЮДИ… – перебила Мира, но ее перебил Петер:
– В газете мой некролог! Кто-то всерьез угрожает мне!
– Кто-то всерьез угрожает НАМ, Петер! Какого хрена каждый раз именно ты решаешь, команда твоя семья или нет?
Наконец-то его слезы упали ей на волосы. Петер присел на корточки.
– Прости. Я знаю, у меня нет права просить тебя о чем-то еще. Я люблю тебя. Тебя и детей… больше, чем… больше…
– Мы знаем, любимый. – Мира закрыла глаза.
– Я знаю, чем ты пожертвовала ради моего хоккея. Знаю.
Мира прикрыла веками отчаяние. Каждую осень, зиму и весну вся семья жила на хоккейных условиях, взмывала в небо, когда команда выигрывала, и камнем падала вниз, когда та проигрывала. Мира не знала, хватит ли ее на очередной сезон. И все-таки встала и сказала:
