Внутри, слава богу, обстановка не слепила роскошью, а была достаточно лаконичной, но не строгой, приятной, уютной и очень комфортной, и становилось как-то сразу понятно, что этот дом любят, в нем именно что живут, а не красуются на фоне обстановки.
Арина даже дыхание перевела незаметно, потому что раньше внутренне напряглась от этого импозантного вида отца – человека, давно привыкшего жить обеспеченно, от этого вальяжного Константина Андреевича за рулем дорогого, престижного автомобиля, а тут оказалось все не так печально и напряжно – теплый, уютный, располагающий дом без всякой помпезности.
Она не могла бы ответить самой себе, чего ожидала от встречи с отцом, каким мысленно рисовала его себе. Всякое предполагала она – от скромного работяги до… наверное, вот такого, как есть, – с домом, шофером и прислугой.
Да еще это его «мы ждали, мы готовились», и она подумала, что это «мы» предполагает наличие семьи – жены, детей.
Хотя все еще возможно и до конца непонятно. Может, семья и наличествует на самом деле и прибудет позже, занятая до поры важными делами.
Охо-хошеньки!
Арина посмотрела на себя в зеркало над умывальником в великолепной ванной комнате, соседствующей с большой, шикарной спальней, в которую ее определили. Потом она еще посмотрит более придирчивым взглядом обстановку. На первый, беглый взгляд ей все очень нравилось, а там увидим. А сейчас очень хотелось есть, аж подташнивало от голода.
Умывшись по-быстрому и приведя себя в порядок на скорую руку, Арина спустилась на первый этаж в большую гостиную-столовую, расположенную в самом центре дома.
Стол был накрыт всего на две персоны, но богато. Отец встретил ее у лестницы и пригласил широким жестом руки:
– Ну что, давай пообедаем? Марина Максимовна расстаралась, решив с ходу порадовать и угостить тебя дарами нашего края. А дары эти, как известно, в основном морские.
Он поухаживал за дочерью, галантно отодвинув перед ней стул, и занял место во главе стола.
– Крабов любишь?
– Наверное. – Арина все никак не могла расслабиться, невольно смущаясь, тушуясь и чувствуя сковывающую неловкость. – Я ела их несколько раз и только в салатах.
– Вот сегодня и определишься. Свежего нет, не сезон, но Марина Максимовна сама делает засолки, когда идет вылов краба. И сегодня у нас краб представлен в нескольких блюдах.
– Ух ты, – без особого восторга произнесла Арина.
– Ариш, – внезапно попросил отец, – расслабься, пожалуйста, и чувствуй себя как дома, а не в гостях. И постарайся не нервничать.
– Я постараюсь, – кивнула она, – но это сложно. – И пояснила несколько путано: – Мы давно не виделись. Я тебя совсем не знаю, мне сложно.
– Да, – кивнул он, – я понимаю. И все же постарайся расслабиться. Расскажи мне о своем бизнесе. В общих чертах я знаю, как все это вышло и получилось, мне Анна Григорьевна рассказывала, но хотелось бы услышать, что называется, из первых уст и подробности.
– Тебе на самом деле интересно или это просто прием такой, чтобы сгладить нашу общую неловкость? – несколько задиристо спросила Арина.
– Мне интересно абсолютно все про тебя и твою жизнь, – очень серьезно ответил Аркадий Викторович и посмотрел ей в глаза.
– Ну хорошо, – шумно вздохнув, согласилась Арина, – значит, про бизнес.
И начала рассказывать про случай с днем рождения Никитки, в общем-то, изменивший ее жизнь, про то, как она начинала, как развивала свое дело. И постепенно, исподволь и очень умело направляемая вопросами отца, и не заметила, как увлеклась, рассказывая о своем коллективе, о достоинствах и недостатках каждого, о своих успехах на данный момент и какие мысли-идеи имеет по поводу дальнейшего развития.
И великолепный обед пролетел за их разговором совершенно незаметно.
– Так, – вдруг опомнилась Арина, сообразив, что проболтала достаточно продолжительное время, опомнившись, когда Марина Максимовна забрала стоявшую перед ней и давно опустевшую тарелку. – Кажется, я несколько увлеклась. Думаю, я пролетела свыше шести тысяч километров не для того, чтобы болтать о себе и своей жизни.
– Мне было бы очень приятно узнать о твоей жизни поподробней и как можно больше, – улыбнулся ей отец.
И только теперь она заметила, что за время обеда он как-то явно осунулся, побледнел чуть больше прежнего и устал, но определенно старался бодриться.
– Пап, – очень серьезно потребовала объяснений Арина. – Кажется, самое время объяснить, зачем ты меня вызвал? – И спросила напрямик: – Ты болен?
– Я болен, – не стал отпираться Аркадий Викторович, – но я попросил тебя прилететь не из-за своей болезни. Вернее будет сказать: при всех прочих, это обстоятельство оказалось решающим. Мне надо сейчас сделать укол, это не займет много времени, а после мы устроимся поудобней, и я постараюсь тебе все объяснить самым подробным образом.
Действительно, он отсутствовал не более десяти минут, за которые расторопная и энергичная Марина Максимовна успела убрать со стола, категорически отказавшись от предложенной Ариной помощи, и накрыла к чаю небольшой столик у двух кресел, стоявших возле камина.
Отец вернулся чуть более бодрым, чем уходил, указал Арине на кресло, сам сел в соседнее, помощница принесла большой керамический чайник, какую-то закусочку, разлила по чашкам ароматно пахнущий темно-янтарный чай и удалилась.
Аркадий Викторович взял в руки блюдце со стоявшей на нем чашкой, сделал небольшой глоток и долгим, задумчивым взглядом посмотрел на горевшие дрова в камине, которые успела разжечь ну очень скорая домработница.
– Ты знаешь, наверное, чтобы объяснить все обстоятельно и правильно, надо начать с самого начала, с того момента, когда я развелся с твоей мамой и уехал из Москвы, – поставив блюдце с чашкой на столик, начал он явно трудно дававшийся ему рассказ. – Скорее всего, я бы не ушел от Жанны еще несколько лет, так бы и жил с ней. Изменял бы, конечно, не скрываю этой стороны своей натуры, преодолеть которую так и не сумел, но получилось как получилось. Жанна влюбилась, в очередной раз до страсти, пришлось разводиться. В стране девяносто третий год, полный бардак, но в этой беспредельной разрухе рождалось что-то новое, появились иные возможности проявить свои способности, и мне хотелось попробовать эту новую жизнь и себя в ней.
Куда только не забрасывала Аркадия его неуемная натура, ищущая новых знаний, испытаний на прочность, новых применений своим способностям. И каждый раз некий внутренний исследовательский зуд, какая-то неуемность натуры заставляли его срываться с уже обжитого, насиженного места, от устроенности жизни, и вновь нестись куда-то в поисках более интересной реализации новых идей.
Так и промотался по стране больше шести лет, и это в самые непростые девяностые годы. Чего только он не повидал, в каких только ситуациях не побывал и чего только не пришлось ему пройти и испытать в поисках себя, своего дела, своего применения. Несколько раз совершенно реально находился на волоске от гибели, даже ранен был дважды, но это так, попутные, неизбежные издержки в такой-то шальной судьбе.
