– Жесть, – представил себе Артем. – Весело вам было.
– Да обхохочешься, сплошной спорт и физкультура, – посмеялась Арина.
– Ну, за Матвея, – предложил новый тост Артем, – великого исследователя жизни.
– Давай, – поддержала Арина.
Чокнулись, отпили. Помолчали, задумавшись каждый о своем.
– Слушай, – спросила вдруг Арина, – а ты видел, что гости с дня рождения Степана Сергеевича про шланг в «Инстаграме» – то выложили?
– А они что – выложили? – поразился Красногорский.
– Ты не видел? – весело сверкнув глазами, удивилась девушка.
Поставила бокал, взяла свой смартфон и начала искать нужный ролик.
– Там есть все мы, причем с того момента, как первым прибежал Степан Сергеевич, они еще и музычку клево наложили, очень здорово получилось. Вот, смотри. И назвали-то, как обещали: «Деда, мы шланг поймали!»
Хохотать они начали сразу, поскольку удержаться было совершенно невозможно, особенно в тот момент, когда Степан Сергеевич «восстает» из грядок… Ролик давно закончился, а они все никак не могли остановиться, умирая со смеху.
– А как их… – заливалась хохотом Арина и помахала рукой туда-сюда, – этим шлангом… Из стороны в сторону… а Во-овка… «Э-эта пипка га-а-адская не крутится!» Ой, не могу, – простонала она, заваливаясь на бок.
– Да-а уж… – вторил ей Артем, утирая слезы, навернувшиеся на глаза, – я за всю жизнь столько не смеялся, сколько за время знакомства с Матвеем и его дружком.
– Ох, – перевела дыхание Арина. – У него такой же дружок, как Вовка, и в садике имеется, и у нас во дворе. Так что наша с бабушкой жизнь – это бесконечная комедия положений и спасательных операций с ликвидацией последствий.
– Это точно, – повторил Красногорский, – комедия положений.
Он глянул на нее странным, задумчивым взглядом и вдруг как-то враз придвинулся, взял в руки девичье лицо, всмотрелся близко-близко в ее глаза и поцеловал.
И они целовались, безвозвратно пропадая в этом поцелуе….
Долго, продленно, самозабвенно, невероятно…. У Артема словно крышу снесло, и он разом потерял контроль над собой.
Господи, ему сорок лет, он перецеловал за свою жизнь… не важно, скольких он перецеловал, но он даже не представлял, что поцелуй с женщиной может быть таким…
Таким упоительным, таким сводящим с ума, таким страстным и глубоким, который сам по себе являлся потрясающим актом любви!
И он целовал и целовал ее, постанывая, прижимая к себе, порываясь что-то сказать и отказываясь от всяких слов, ради которых надо было прервать то волшебство, что между ними происходило.
Но прерваться все равно пришлось, чтобы все же сказать что-то… И самому не слышать и не понимать, что говорит и объясняет, срывая с себя одежду и помогая раздеться ей.
И снова что-то шептать, и гладить, восхищаясь линиями ее тела, горячей шелковистой кожей, зарываться руками в ее разметавшуюся, непокорную гриву волос, заглядывая совсем близко в эти потусторонние темно-синие глазищи… И снова отдаться поцелую, уносящему остатки разума, и медленно входить в нее, переживая, как целую жизнь, каждую секунду их первого соединения…
И нестись вперед, держа горячее, рвущееся ему навстречу женское тело в руках, стонать, рычать, задыхаться от высоты великолепного, потрясающего оргазма… И на какой-то краткий миг остаться вдвоем где-то там, высоко-высоко, куда закинуло их… Всего на краткий, бесконечный миг.
Артем не хотел выпускать девушку из объятий, из кольца своих рук, так и перевернулся вместе с ней, немного неуклюже на пусть и широком и удобном, но все же узком для двоих диване, и уложил, пристроил поверх себя. Отчего-то ему казалось, что стоит разомкнуть объятия и выпустить ее, как вместе с ней исчезнет и то невероятное, поразительное чувство высшего, небывалого удовольствия, когда душа сливается с телом.
Да бог знает, что там ему почудилось, но то офигительное потрясение и оргазм, которого он достиг с ней, совершенно определенно был, пожалуй, на порядок выше всего того, что он испытывал в своей мужской жизни.
А в ней много чего бывало разного: и хорошего, и не очень, и такие страсти случались, что как он ноги унес – большой вопрос.
Но это… это фантастика какая-то! Космос!
И он лежал, прижимая к себе ее горячее, чуть влажное от любовной испарины тело, вдыхал ее неповторимый запах, смешавшийся с запахом их соединения, медленно поглаживая ее по спине, постепенно отходя от наивысшего удовольствия, плавно переходившего в состояние какого-то теплого блаженства. И ему казалось, что он постиг, ухватил всего на какой-то невероятный миг нечто высокое, неуловимое и недоступное…
И такое это было сча-а-астье-е-е…
– Я бы все же накрылась чем-то, – остановила Арина своим жарким шепотом приятное, незаметное скатывание Артема в сладкую дрему.
– Ты замерзла? – встрепенулся он, пробуждаясь из легкого забытья.
– Пока только одной выступающей частью тела, – улыбнулась девушка.
И он тут же положил обе свои большие ладони ей на попку.
– Да, поостыли, – усмехнулся Артем и предложил: – Давай перебираться в кровать.
В спальной Красногорский сразу же распахнул обе створки дверей, выходивших на веранду, и в комнату ворвался холодок и мерный, дробный стук дождя по деревянным плашкам и листьям деревьев. Пахнуло мокрой землей и зеленью, откуда-то издалека донесся еле слышный ленивый собачий лай, лишь подчеркивавший необыкновенную, торжественную тишину ночи.
– Почему так фантастически у нас вышло? – спросил Артем, нырнув под одеяло к Арине, сразу же обняв ее и прижав к своему прохладному телу.
Пока он переносил девушку на руках в комнату, пока принес вино и закуски, успел немного озябнуть.
– Может, потому, что я так долго тебя хотел? – предположил он горячим шепотом, прочертив короткими поцелуями дорожку на ее стройной шейке.
– А ты меня хотел? – таким же горячим шепотом спросила Арина.
– Еще как! – уверил мужчина и повторил: – Еще как. С первого дня, как увидел, хотел ужасно. И все сильнее и сильнее с каждым разом.
– Что ж ты так затянул с соблазнением? – игриво поинтересовалась девушка.
– Да вот, старею, видимо, хватку теряю, вот так и получилось, – признался он с наигранным вздохом.
– Ка-а-ак?.. – эротичным голосом спросила она, ловя его губы и целуя их.
– Да вот так, – решительно перехватил инициативу Красногорский.
И они уже падали в новый поцелуй, выносящий за рамки сознания, в поле бесконечной чувственности.
Только чувственности и полуобморочного кайфа…
И, подчиняясь воле мужчины, ведущего за собой, Арина отдавалась ему до самого дна, полностью, без остатка и выгибалась дугой, когда он вошел в нее одним длинным, мощным движением, переживая сразу же наивысшее наслаждение, и громко стонала, принимая его неистовство, и растворялась, растворялась в их полном соединении…
