До сих пор она могла сдерживать дракона, усмирять его. Она пыталась прибегать к логике и обсуждала эту тему со своими коллегами…
Но никто ничего не предпринимал: директриса решила пустить все на самотек в надежде, что со временем проблема исчезнет сама собой; преподаватель английского вообще ничего не видел; историк думал только о предстоящем выходе на пенсию… В конце концов, самое главное – поддерживать репутацию учебного заведения.
У нее самой не так уж много доказательств: проваленная контрольная работа, за которую он получил хорошую оценку, никем не замеченные тычки в коридорах, никому не слышные оскорбления, предметы, которые якобы кидают в спину…
Когда логичная, мирная часть плана провалилась, ей стало все сложнее контролировать того, кто с каждым днем становился лишь беспокойнее.
И вот теперь, прекрасно понимая, как должен чувствовать себя мальчик, в которого плюнули на глазах у всех, она решила сдаться на милость победителя и позволить ему действовать.
Вот почему она резко распрямляется, кладет кусочек мела у доски и, спустившись с преподавательской кафедры, направляется через погруженный в гробовое молчание класс в сторону мальчика-осы.
Смотрит на его спину: черная рубашка с несколькими белыми отметинами, оставшимися после каждого брошенного куска мела. И на одном плече желтоватое, еще пенящееся пятно – нестираемый знак унижения одного человеческого существа другим, сигнал, возвещающий, что отныне дракон и только дракон полностью контролирует ситуацию.
Этот дракон обеими лапами хватает ММ за шиворот и вытаскивает его из-за парты, поднимая вверх. Вот так, практически по воздуху, он переносит его к двери и вышвыривает вон. Дверь закрывается одним мощным, коротким ударом.
Здесь, в одиночестве коридора, в отсутствие свидетелей, начинается сражение. Но не между учительницей и ММ, а между ней самой и ее драконом. Оба знают, что ее будущее в этой школе зависит исключительно от того, кто победит в этой битве.
Дракон шепчет ей, что она должна прижать этого юнца к стене и сдавить его горло так, чтобы он не смог дышать; что она должна направить огнедышащее пламя прямо ему в лицо и жечь его, пока на всем его теле не останется ни кусочка кожи…
Она могла бы сделать это прямо сейчас, ей даже больно думать о том, как сильно она этого хочет… И тем не менее она старается обуздать пламя мести, вытатуированное на ее спине.
– И что ты теперь будешь делать? – спрашивает дракон.
– Я не знаю, не знаю! – кричит она.
– Что ж, тогда я спрошу по-другому, – говорит ей дракон, вольно летающий туда и сюда по шрамам, украшающим ее спину. – Что ты хочешь сделать?
– Ты сам все знаешь, прекрасно знаешь, чего я хочу, – говорит она, едва сдерживая слезы.
– Так сделай это, придуши его, покончи с ним прямо сейчас.
– Я не могу, мне хотелось бы, но не могу… – отвечает учительница, чью спину снова обжигает болью, которую она не испытывала уже давно.
– Покончи с ним, – извергая пламя, говорит дракон.
– Нет, я не могу!
– Почему?! Почему не можешь?! У тебя не было этой возможности столько лет. Сколько раз ты спрашивала себя, почему никто ничего не сделал, почему никто его вовремя не остановил. Если бы хоть кто-нибудь тогда вмешался, твоя спина сегодня была бы чиста от шрамов. Хочешь, чтобы с этим мальчиком случилось то же самое?
– Нет! Конечно, не хочу! – кричит она в ярости, еще сильнее сдавливая шею мальчишки, вжимающегося в стену и замершего от страха.
– Так, значит, сделай это, покончи с этой проблемой.
– Прости… не могу, – говорит она, отпуская шею ММ.
– Почему?! Почему не можешь?! – снова кричит дракон, разворачиваясь на ее спине и, словно хлыстом, обжигая все ее шрамы.
– Потому что я не живу ненавистью, я не такая, как ты! – кричит она, поднося руки к лицу, и начинает плакать.
– Это пока… – шепчет дракон, возвращаясь на свое место, закрывая пасть и глаза.
Учительница не знает, что делать с мальчишкой, который стоит и дрожит от страха возле стены.
Это был самый странный момент в жизни ММ. Всего за несколько минут он испытал жутчайший страх, который способно породить не столько насилие, сколько безумие.
Он знал, что мог оттолкнуть учительницу и защитить себя, но что-то было в ее глазах такое, что полностью парализовало его тело. Увидев их так близко, всего в нескольких миллиметрах от своего лица, он вдруг понял, что это был взгляд не человека, а кошки.
Он не двигался, наблюдая, как учительница говорит сама с собой, как спорит о том, что с ним делать, пока наконец его не отпустили.
Еще несколько минут после того, как все успокоилось, он стоял, вжавшись в стену, дрожа и не понимая, что ему делать.
– Пошли, проводишь меня до кабинета директора, – сказала она ему.
И оба направились в ту сторону.
Он знает, что его отец обо всем договорится, потому что у него есть деньги, а деньги в этом мире решают все, по крайней мере, этому его научили дома.
Дома, где нет ласки, объятий, поцелуев, похвалы или слов поддержки… но есть деньги и все удобства, которые из этого вытекают.
«Да кому нужны эти объятия, когда можно купить себе самую дорогую одежду? Кому нужны поцелуи, когда в магазине можно выбрать все, что пожелаешь? Кому нужны эти глупости?» – спрашивает себя мальчик, который не всегда был таким, который был намного лучше и добрее до того, как случилась эта история с пальцем.
В школе никогда еще ничего подобного не происходило. Когда учительница выволокла ММ из аудитории и закрыла за собой дверь, в течение нескольких минут все сидели и переглядывались, боясь проронить хоть слово.
Ни ММ, ни учительница в то утро в класс не вернулись.
С того дня на уроке литературы никто мне в спину ничего не кидал. Никогда.
В конечном итоге, похоже, папа мой был прав, когда говорил, что иногда насилие можно остановить только насилием – такова природа человека.
Позже по школе ходило немало слухов о том, что произошло в коридоре между учительницей и ММ, но, понятное дело, никто толком ничего не знал. И хотя мы прекрасно видели, что случилось в аудитории, мы не говорили об этом, поскольку понимали, что учительницу могут уволить за такое, – а нам нравились ее уроки.
После этого инцидента меня обходили стороной по крайней мере целую неделю. Я уже начал думать, что им самим надоело, но это было заблуждение: как только страх ММ немного развеялся, он снова принялся за свое, правда, действовать стал уже не так открыто.
Он начал присылать мне угрозы по телефону, по электронной почте, через социальные сети… Он добился, чтобы меня исключили из всех групп в WhatsApp. Он изменил свою тактику нападений: больше не толкал и не бил меня, разве что иногда, все реже отбирал у меня завтраки, лишь изредка кидал мне вещи в спину и уж точно не делал этого на уроке литературы. Чего он действительно смог добиться – так это моей полной изоляции.
