Я услышал звонок и подождал, пока войдут все ученики. Когда почти никого на улице не осталось, я побежал и оказался на территории до того, как закрылась калитка. Мне кажется, я никогда в жизни так быстро не бегал, и думаю, что укусы начали делать свое дело.
Уже войдя в здание школы, я побежал по коридору, а потом остановился на какое-то мгновение на углу между двумя шкафчиками, дождавшись, пока учитель зайдет в класс. И как только он переступил порог аудитории, я снова побежал, чтобы оказаться там раньше, чем он закроет за собой дверь.
Заметив, что мы с учителем заходим в класс вместе, все затихли, как будто увидели привидение.
Я сел за парту и посмотрел на Кири. Она улыбнулась мне в ответ.
В тот первый день не произошло ничего необычного: в меня ничем ни кидались, никто не отбирал у меня бутерброд и не толкал… Всякий раз, когда со мной происходило что-то серьезное, меня оставляли в покое на три или четыре дня.
Мальчик с девятью с половиной пальцами испугался, увидев, как мальчик-оса заходит в класс вместе с преподавателем. На какое-то мгновение он представил себе самое худшее: что тот все рассказал, что теперь ему не избежать наказания. Однако ничего не произошло. Как только мальчик-оса сел на свое место, а учитель начал урок, он вздохнул с облегчением.
Тем не менее он решил пока затаиться: поди знай, не рассказал ли этот чудик чего своим родителям, кому-то из учителей или директрисе… К тому же он не уверен, не спрашивали ли его о чем-то таком в больнице и не попало ли видео на глаза тому, кому не должно было попасть…
В этом и заключалась его тактика: нападать, а потом наблюдать за последствиями. И если таковых не было, то можно было нападать еще сильнее. Но сколько это могло продолжаться? Даже ему об этом не было известно.
Сказать по правде, он сам иногда не знает, почему вообще все это делает. Чтобы другие им восхищались, чтобы сохранить имидж самого сильного, чтобы компенсировать всю ту злость, которую он испытывает из-за того, что его оставили на второй год, чтобы скрыть зависть к мальчику-осе…
Иногда, сидя в своей комнате, он представляет себе, как получает лучшие отметки в классе, как делает какое-то важное открытие, изобретает что-то, что делает его известным на весь мир. И чем выше он поднимается в своем воображении, тем больнее ему, когда реальность возвращает его с небес на землю, когда он понимает, что он старше своих одноклассников на два года.
Именно в этот момент, когда его мозг обуревают различные чувства: ярость, ненависть, зависть, злость… Именно в этот момент он начинает задавать себе вопросы, ответов на которые не хочет знать: почему никто в доме его никогда не целует? Почему его мать безотказно выполняет все его капризы? Почему никто не спрашивает его, каково это, иметь всего девять с половиной пальцев? Почему его родители, когда летом он ходит по дому без рубашки, стараются не смотреть на его шрам, расположенный прямо над сердцем?.. А главное, почему его отец никогда-никогда не рассказывает ему о том, что произошло много лет назад?
От этого ему очень больно, и это причиняет нестерпимые страдания всему его телу, которое где-то глубоко внутри продолжает оставаться телом ребенка. Иногда он ненавидит своего отца за то, что случилось, а иногда нет. Иногда он еще сильнее ненавидит его за то, как события начали развиваться потом. За то, что отец отстранился от него, за то, что они никогда не могут сесть и поговорить, вместе съездить на море или сходить в кино, на концерт, в кафе… только вдвоем, и поговорить, и снять всю тяжесть с души.
Но мальчик с девятью с половиной пальцами не знает, что его отец работает столько часов подряд вовсе не из-за денег, а из-за того, что не знает, как примириться с окружающей реальностью. Он никогда не разговаривает с сыном и никуда не ходит с ним вместе, потому что не знает, как посмотреть в глаза тому, что произошло. Единственный выход для себя он видит в том, чтобы работать как можно дольше и зарабатывать как можно больше, чтобы его сын смог купить себе все, что только пожелает, за исключением, конечно, тех вещей, которые не купишь ни за какие деньги… моментов, проведенных вместе.
Именно отсутствие этих моментов заставляет мальчика со всей силы бить по своей кровати, по своей подушке, по всему, что встречается на его пути… иногда включая его самого.
Еще один день прошел абсолютно спокойно, а потом еще один… Но начиная с третьего дня все вернулось на круги своя. Подножка, из-за которой я растянулся на полу, когда входил в класс, вызвала смех одних и гробовое молчание других – и от того, и от другого было одинаково больно. На другой день меня толкнули в коридоре после перемены, а потом выбросили на пол все мои вещи из рюкзака…
Я продолжал надеяться, что осиный яд возымеет действие и пробудит во мне какие-нибудь способности, при помощи которых можно было бы победить всех врагов. Суперсила, суперскорость, суперзрение, суперслух, супер-что-нибудь… но ничего не происходило, за исключением того, что ММ со своими друзьями проявляли все больше жестокости.
К примеру, если раньше мне в спину бросали только куски мела, ластики или бумажные снежки, то постепенно они начали переходить на более тяжелые и болезненные предметы. Их цель заключалась в том, чтобы заставить меня закричать. Я терпел изо всех сил, старался превозмочь боль, но иногда это было невозможно. Как в тот раз, когда в меня кинули металлическую точилку для карандашей. Ее запустили с такой силой, что мне показалось, будто в мою спину вонзили нож. А когда со всего размаха в меня бросили камнем, травма не заживала несколько дней. Учитель никогда не вмешивался в происходящее, по крайней мере, до того случая на уроке английского языка.
Занятия только начались, а я уже почувствовал удар бумажного комка о свою спину.
Смех остальных монстров и мгновенная тишина.
А затем еще один бумажный снежок. И снова смех сменился тишиной.
Затем что-то более тяжелое: кусок мела, который ударил меня прямо в шею, и это уже было больнее.
И смех. И несколько кусков мела подряд, много.
И через несколько минут…
– Ай! – вскрикнул я довольно громко.
В меня бросили что-то настолько острое, что на какой-то миг я подумал, будто это дротик, который, казалось, продолжает торчать у меня из спины.
– Что там происходит? – спросил преподаватель.
Но никто ничего не сказал. В классе стояла тишина.
И он продолжил писать на доске.
Рядом со мной валялась ручка с металлическим пером. Видимо, именно ее запустили мне в спину.
Думаю, в этот момент я впервые испытал действие осиного яда, поскольку дальше произошло то, что я не мог контролиров ать.
Я медленно наклонился, поднял ручку, обернулся и со всей силы запустил ее обратно в ММ.
Что-то во мне начало меняться: я решился противостоять ему, но это был не я сам – во мне говорила сила и ярость осы.
