Но проблема в том, что мальчик не знает, как дать выход этой ярости, как потушить это пламя, что обжигает прямо изнутри… И это незнание находит отражение в его теле.
Как будто охваченная инфекцией, не нашедшей внутреннего сопротивления, его кожа вдруг начинает резко краснеть, некоторые вены на лице вздуваются, а кулаки – из-за сильного сжатия – становятся пунцовыми.
И хотя мальчик не видит себя со стороны, он чувствует произошедшие в нем изменения и начинает думать, что каким-то волшебным образом действительно превращается в Халка.
Но проблема заключается в том, что в реальности… в реальности все выглядит совершенно по-иному.
Лицо мальчика, часть жизни которого только что бросили на землю, начинает краснеть: уши, щеки и даже нос… все лицо полностью. Он ощущает покалывание в ладонях, пальцах, ногах, чувствует, как жар охватывает все его тело. Он не знает, что так происходит всегда, когда ярость стремится вырваться наружу, но сознание не позволяет этому случиться.
Этот спектакль одного актера, мальчика, который испытывает ярость, но не понимает, как выплеснуть ее, вызывает смех его врага и всей собравшейся вокруг публики.
– Гляньте-гляньте, он краснеет как помидор, вот умора. Смотрите на него, синьор Помидор! – кричит ММ прямо посреди школьного двора.
Эти крики привлекают внимание других учеников к мальчишке, который покрывается испариной, начинает дрожать от страха и ненависти и может в любой момент наброситься на ММ и ударить его прямо по лицу, прямо в глаз, повалить на землю и отходить как следует, пока у того не хлынет кровь… Но он понимает, что не сделает этого, и потому удирает, бежит прямиком в туалет, подальше от насмешек.
Он забегает в туалет, смотрит на себя в зеркало и не узнает.
Он знает, что его тело всегда реагирует так, когда ему страшно или когда он нервничает: кожа начинает предательски краснеть. Но такого эффекта еще не было ни разу.
Он несколько раз умывает лицо холодной водой, садится на унитаз и пытается успокоиться.
Ему бы хотелось отсидеться здесь какое-то время: несколько часов, несколько дней… Но он понимает, что придется выйти и вернуться – если не в школьный двор, то в этот мир.
С этого дня на мой мобильный телефон начали постоянно прилетать картинки, где мое лицо изображалось в виде помидора, где я превращался в Халка красного цвета или мое тело раздувалось настолько, что я походил на жуткого монстра. Я уже не мог контролировать этот процесс: картинки приходили не только мне, а передавались с телефона на телефон.
Потом я начал находить разные вещи в моем рюкзаке: в один день – рисунок, где мое лицо было изображено в форме шара, в другой – фото Халка, еще через день – протухший помидор, запачкавший все мои вещи и книги.
Именно тогда я начал врать родителям, сказав, что приготовил себе бутерброд с помидором, а тот выпал из пакета в рюкзаке и все мне запачкал…
Иногда по утрам, заходя в класс, я замечал, как многие одноклассники смотрят на меня и начинают смеяться. Поначалу я не понимал, что происходит, но постепенно узнал: про меня начали распускать разные шутки, распространять видео и фото…
Больше всего меня удивляло, что половину учеников, которые надо мной смеялись, я даже не знал и их не было рядом в тот день во дворе, когда я так сильно покраснел. Они просто смеялись, чтобы не отбиваться от общей толпы.
И на переменах… Выхватывание у меня бутерброда превратилось в традицию: это был спектакль дня, и во двор всегда приходил кто-то из учеников, чтобы посмотреть, как ММ в очередной раз подойдет ко мне, чтобы унизить.
А он это делал, чтобы посмотреть, покраснею ли я снова так же сильно, как в первый день. Но каждый раз он нападал на меня все жестче, обзывал меня все грубее, старался сделать так, чтобы вокруг собралось как можно больше свидетелей его издевок… и продолжал и продолжал до тех пор, пока я уже не мог выносить его нападок и опять начинал краснеть. И снова смех, и видео, и разные вещи в моем рюкзаке…
Иногда он выхватывал у меня завтрак и кидал его на землю, иногда, если бутерброд ему нравился, съедал его у меня на глазах…
Каждый раз, когда он это делал, я думал о своих родителях, о том, как много они работают. Как бы они себя почувствовали, если бы узнали, что их сын такой трус: он даже не может постоять за себя и позволяет кому-то отбирать у него бутерброд. Мне было стыдно, очень стыдно.
Поэтому я начал делать себе бутерброды размером поменьше и класть внутрь как можно меньше начинки.
– Почему ты позволяешь ему отбирать у тебя еду? – спрашивали меня Кири, и ее подруга, и некоторые наши одноклассники.
«А вы почему мне не помогаете?» – думал я про себя.
– Лучше не реагировать на него, и он сам отстанет, – говорил Заро, который старался держаться в стороне от происходящего.
– Да мне все равно, если ему так нравится… – отвечал я им всем.
– Но каждый день он будет доставать тебя все больше, пока ты его не поставишь на место, а когда ему надоедят бутерброды, он еще что-нибудь захочет отобрать, – говорила Кири.
В итоге настал момент, когда мне уже было все равно, толкают меня, обзывают или отбирают бутерброды. Больше всего мне было неприятно, что Кири всегда присутствовала, когда все происходило.
Именно из-за этого – из-за нее, из-за моих родителей, из-за ярости, которая никак не находила своего выхода, – я придумал план, как покончить со всем этим. Возможно, это был слишком жестокий план, поскольку последствия его могли быть фатальными, но мне было все равно. Наверное, когда ненависть так захватывает твое тело, разум уже не в состоянии мыслить логически.
Больше он так не сделает, говорил я себе каждый раз, когда он отбирал у меня завтрак. Больше ты так не сделаешь, говорил я ему своим взглядом, изо всех сил пытаясь вспомнить, где моя мама хранила крысиный яд.
В то утро, когда я решил наконец сделать это, я дождался, пока останусь дома один. Как только мои родители ушли, я заглянул вниз, в кладовку, где моя мама хранит все необходимые для чистки и дезинфекции вещи… и отыскал его – крысиный яд.
Разрезал хлеб, взял шоколадную пасту, смешал ее с ядом и щедро намазал кусок. Положил в пакет и убрал в рюкзак.
В тот день я вышел из дома особенно счастливый. Я встретился с Заро и улыбнулся, встретился с Кири и улыбнулся так, как не улыбался уже давно. Пока мы все вместе шли до школы, я старался не думать о последствиях.
Возможно, если он съест бутерброд, ничего не произойдет, или у него будет несварение желудка, или поди угадай, что случится… Но были и другие варианты: он вдруг поймет, что я стараюсь его обмануть, и отыграется на мне. В этом случае он может заставить меня съесть этот бутерброд вместе с ним. Была и другая вероятность, что, как всегда, бутерброд ему не понравится и он просто выкинет его на землю.
Я передумал массу вариантов, но то, что произошло в действительности, не могло даже прийти мне в голову.
