В ее голосе явственно слышался сарказм. «Вот интересно, она нарочно выбрала этот тон или всегда так говорит?»
— Я вами горжусь!
«Ладно. Может, она действительно хочет сказать нам что-то приятное».
— Однако…
«Нет!»
— Однако я нахожу весьма странным их решение узаконить брак. В конце концов, они уже живут вместе. Так на что, спрашивается, корова — коль молоко дают бесплатно?
По залу пополз шепоток. Четвероюродные сестры уронили вилки. Миссис Кляйн предусмотрительно не стала рассказывать наиболее консервативной дейтонской публике — то есть людям, которых Франсин и не подумала бы приглашать на свадьбу, — о совместном проживании молодоженов. Кто-то закашлял. На пол с тихим шелестом слетела салфетка.
Франсин извинилась и вышла из-за стола. Прибежав в уборную, она оперлась на раковину и зарыдала. Она, конечно, понимала, что имел в виду Артур, говоря: «Главное — пережить этот день». Свадьба была не про них и не для них, нет. Она была для ее матери и маминых знакомых. «Если у меня когда-нибудь будут дети, — думала Франсин, уже беременная Итаном (хотя никто об этом пока не знал, даже она сама), — если у меня будут дети, я не стану ими командовать. Пусть сами прокладывают себе путь в этом мире, на свой страх и риск». Она посмотрела на себя в зеркало. Бледное лицо, куски туши на ресницах…
Дверь открылась, и вошла Бекс.
— Ох, Фрэнни! — воскликнула она, обнимая сестру.
— Все не так! — рыдала Франсин. — Все должно быть по-другому! Я знала, что мама подпортит мне нервы, но даже представить не могла… — между всхлипами она икала, — что кому-то придет в голову… это так унизительно…
— Ну, ну, — ворковала Бекс, потирая сестре спину. — Все будет хорошо. Один день — подумаешь! Один-единственный день — это ерунда по сравнению с целой жизнью.
Тут в уборную вломился Артур.
— Знаю, что мне сюда нельзя. — Он замер на пороге. — Но вы нужны в зале. Мамаши сцепились не на шутку, и мне одному с ними не справиться.
15
Воскресным утром Мэгги проснулась за секунду до колокольного звона и обнаружила у своих ног Артура.
— Что… который час? — спросила она, роняя голову обратно на подушку.
— Я хотел извиниться.
— За?..
— За «Пиггис». Не надо было вести вас туда. Мне следовало подумать, поступить мудрее и добрее.
Мэгги зевнула и стерла с губ засохшую слюну.
— Давай проведем этот день вместе. Как папа и дочка…
Она пробубнила в подушку:
— Который час?!
Ответ был ей известен: шесть утра. У отца имелся внутренний будильник: каждое утро он просыпался в пять тридцать, а в шесть, помывшись и одевшись, уже будил детей, чтобы сообщить им какую-нибудь несрочную новость. В Риджвуде Мэгги привыкла просыпаться вместе с началом строительных работ на котловане — то есть в девять. А тут отец, утренний деспот, вздумал спозаранку забрасывать ее идиотскими предложениями! Она не знала, что ему ответить. Он устроил ей западню.
Мэгги встала и поморгала, чтобы окончательно проснуться. Артур уже был одет по-воскресному: белая, впитывающая пот футболка с воротничком и коричневые брюки. Не джинсы, не штаны хаки, а именно брюки — сшитые из неопознанного материала и продаваемые в магазинах, известных только отцам.
— Что думаешь делать? — спросила его Мэгги сквозь ком засохших в горле соплей. — Я бы съездила на мамину могилу.
— Обязательно, но как-нибудь потом. Будет еще время. Сегодня я хочу побыть с тобой. Пожалуйста.
— Ладно, ладно. Пойду оденусь.
Он вышел и затворил за собой дверь. Она встала с постели и потянулась. Сон понемногу покидал тело, но на смену ему из самого нутра поднималось нервное, трусоватое предчувствие недоброго. Воскресенья были для Мэгги одним сплошным колдовским часом. Открытым порталом в ад; беспросветным кошмаром, во время которого отзвуки перенесенного горя наслаивались на ее вполне заурядную тревожность. Воскресенья в Сент-Луисе давались Мэгги особенно тяжело. Город затихал, а ничто так не манило ее монстров, как тишина. Она вздрогнула при мысли о предстоящем пустом дне и решила провести его с Артуром.
По дороге в ванную она встретила в коридоре Итана:
— Нам надо обсудить фотографии.
— Какие фотографии?
— В столовой. На стене.
— А, эти… Из поездки в Замбию?
— В Зимбабве. Мама тебе не рассказывала?
Итан пожал плечами.
— О боже! Там такая история… Потом расскажу.
— Мне они показались милыми.
— Милыми?! А может, все-таки самовлюбленными? Эгоистичными? Мегаломаниакальными? Скажи хотя бы, что они странные и жуткие. Папа на них — эдакий белый спаситель.
— Зато у него довольный вид.
— В самом деле.
— Никогда не видел его таким счастливым.
Мэгги кивнула:
— И я.
— Ну, поэтому они мне и нравятся.
— Слушай, может, я сумасшедшая? Чувствую себя сумасшедшей. Он тебе мозги промыл, что ли? На балете?
— Он просто человек, — ответил Итан. — И мне кажется, в этот раз он действительно старается. Ты сама говорила, что все иначе. Разве мы не затем приехали?
— Ну да, ну да, — согласилась Мэгги. — В этот раз все иначе.
Она была настроена скептически. А куда деваться? Стоит потерять бдительность, сразу станешь уязвим — и, чего доброго, клюнешь на очередной коварный план отца. А тот явно что-то задумал. Что-то недоброе. Поэтому два часа спустя Мэгги крайне осторожно села в мамину старую машину.
— Позавтракала? — спросил ее Артур.
— Ага.
— Как следует подкрепилась? Домой мы еще не скоро вернемся.
— Откуда?
— Увидишь.
Она держалась целую минуту, пока отец выруливал на дорогу. С каждой секундой нервы сдавали все сильнее.
— Пап? Можно спросить тебя про… э-э… новый декор? В столовой?
— Конечно. Рад, что ты обратила внимание, — ответил он.
— Правда?
— Ну да. Я всегда хотел рассказать тебе про поездку в Африку.
Мэгги заморгала:
— Правда?
— Мне кажется, тебе это может быть интересно.
Она ощутила пульсацию в шее, в запястьях.
— Расскажи.
Артур почесал голову.
— В молодости, — начал он, — я хотел одного: быть хорошим человеком. Знаешь, даже забавно, ты ведь это унаследовала. У нас много общего, хотя ты пока думаешь иначе. Увы, с возрастом эмпатия дается все сложнее. Нужная мышца атрофируется. Ты поймешь, когда заведешь семью. Начинаешь думать только о себе, о своей ячейке, и вскоре забываешь, как это — думать о других. Но в юности я мечтал сделать что-то хорошее. Оставить след. Таким я был человеком. Мы с твоей мамой уже встречались, но еще не поженились. Я работал в инженерной фирме и придумал такой… э-э… строительный материал, который оказался никому не нужен в Штатах. — Артур опустил солнцезащитный козырек. — Я много читал о Зимбабве. У одного моего коллеги осталась там семья — родители. И я подумал: «Вот куда надо ехать. Вот где пригодится моя помощь!» Видишь ли, я хотел найти применение своему материалу. Он был дешев в производстве, а строить в сельской местности там гораздо проще: не нужны контракты, патенты, разрешения. Строй себе, сколько влезет. Вот я и строил. Общественные туалеты. Да, престижа в этом немного, зато дело действительно нужное, а работы я не боялся. Санитария. Если подумать, это ведь краеугольный камень любой цивилизации. Я получил грант. Может быть, ты видела мое предложение? Оно есть в библиотеке африканистики — небольшая книжка в твердом переплете. Раньше у нас и дома было несколько экземпляров, но все они сгорели в пожаре. — Артур помотал головой. — Словом, я пробыл там почти год. Строил недорогие, прочные, гигиеничные туалеты. Таков был замысел. Опыт оказался бесценный: у меня буквально открылись глаза. Никогда в жизни я не чувствовал такого душевного подъема, жизнь наконец обрела цель и смысл! Рос я, как ты знаешь, в бедной семье. Отец много работал и без конца пил — нет, кулаки не распускал, но и образцовым родителем его назвать было нельзя. Мы едва сводили концы с концами. По этому поводу у меня была затаенная обида на родителей, даже в университете — особенно в университете! Я это к чему? Мне казалось, я знаю, что такое нищета, но на самом деле до поездки в Зимбабве я и понятия не имел. И с тех пор мне кажется странным, как люди могут разбрасываться деньгами, зная, в каких условиях живут другие. Даже если они не видели, они же знают, все знают! Тем более теперь, в эпоху интернета. А я это видел собственными глазами и забыть уже не могу. Такой опыт полностью меняет человека. Все то время, пока я там был, я думал о тебе. То есть ты еще не родилась, конечно, но я думал о своих будущих детях. Как бы мне хотелось, чтобы они брали пример с меня. Гордились бы мной. Чтобы они выросли хорошими людьми. И сам я тоже хотел творить добрые дела. Я не приемлю лицемерия. Мы с тобой не такие уж и разные, Мэгги…
