— Если бы ты хоть чуть-чуть меня знала, то давно бы заметила, что я не люблю быть в центре внимания. Лимузин — это не про меня. Совсем.
— Хорошо, — прошипела миссис Кляйн. — Будь по-твоему! И удачи завтра.
С этими словами она оставила Франсин одну — в комнате ее детства.
Несколько минут спустя в дверь постучалась Бекс:
— Все нормально?
Франсин высморкалась:
— Успокой меня, скажи, что я поступаю правильно.
— Правильно?
— Я выбрала правильного мужа?
Бекс скрестила руки на груди и, поджав губы, кивнула. Ее недавно эффектно бросил знаменитый и очень богатый галерист (и по совместительству — эротоман), в которого она до сих пор была влюблена.
— По-моему, «правильных» людей не бывает.
Франсин всхлипнула.
— Ну ладно, ладно! Да. Ты все делаешь правильно. Артур — умный, так ведь? Ему должно хватить ума, чтобы хорошо с тобой обращаться.
Они поженились воскресным мартовским утром. После подписания ктубы
все собрались в святилище. Ровно в 10:31, когда минутная стрелка часов начала оптимистичный подъем, мама Артура проковыляла по центральному проходу и заняла свое место. За ней последовал Артур. Он взошел на виму, нервно вонзая ноготь в бедро. Миссис Кляйн с гордо поднятым подбородком прошествовала мимо многочисленных гостей, собравшихся здесь лишь благодаря знакомству с нею. Бекс и Рик Питш, бывший сосед Артура по общежитию, замыкали процессию.
Наконец пришел черед Франсин. На ней было жемчужное колье и жемчужные серьги с крошечными бриллиантами. Ее вел под руку дядя Рон, мамин брат, вот только его присутствия она почти не заметила и потом, спустя годы, рассказывала, что шла под венец одна.
Рядом с Артуром ее ждал рабби Каплан, битва за которого состоялась за несколько месяцев до церемонии. Вообще-то, Каплан не вел церемоний и не читал проповедей, он был религиозным директором синагоги «Бет-Авраам». Много лет назад именно он помогал ей выучить отрывок из Торы на бат-мицву. Дома у него всегда пахло теплым хлебом, а жена Каплана после каждого занятия угощала ее чаем и мандельбротом. Рабби беседовал с ней исключительно добрым и чистым голосом, как будто не знал ни единого слова порицания — и даже не догадывался, что голос можно использовать для дурных целей. При этом он не был наивен, нет. Каплан знал и глубоко понимал жизнь. Его сын Лен страдал церебральным параличом и большую часть времени проводил на больничной койке, стоявшей в небольшой комнате рядом с кухней. Умственно и психически Лен был совершенно здоров, но его тело напоминало тонкую и кривую ветвь засохшего дерева. В конце урока Каплан всегда говорил: «Ты сегодня прекрасно поработала! Хочешь заглянуть к Лену? Он тебя очень ждал!» И так с первого дня: «Лену не терпится с тобой познакомиться». Франсин чувствовала свою значимость: все-таки она помогала больному ребенку, хоть немного скрашивала его дни. А лицо у Каплана было сама искренность. Франсин проходила через кухню в комнату Лена, где он лежал на белой койке с коричневым изголовьем и изножьем. При виде Франсин он улыбался во весь рот и мотал головой вверх-вниз, раскинув руки и выгнув шею. «Он очень рад тебя видеть», — переводил рабби Каплан. В его доме Франсин была не пустым местом.
Узнав, что из «Бет-Аврама» недавно выгнали прежнего раввина (он, видите ли, был «слишком интеллектуален»), а на его место взяли рабби Крантца, который «умел расположить к себе», — идиота с рыбьими мозгами и лысиной, на которую он зачесывал сбоку крашеные, иссиня-черные волосы, — Франсин начала кампанию по замене Крантца Капланом. У них с матерью состоялся долгий, мучительный спор по телефонным кабелям, протянувшимся через полстраны. Франсин хотела, чтобы церемонию вел знакомый и приятный ей человек, а не какой-то остолоп. Мать сказала, что Каплан не ведет свадебные церемонии, «так не принято», и вообще: подобная смена ролей неизбежно породит в тесном еврейском сообществе Дейтона массу слухов. В конце концов Франсин одержала верх. «Только при условии, что Крантц будет присутствовать и стоять на виме, — сказала миссис Кляйн. — Не хочу мутить воду и возмущать членов конгрегации. К тому же Крантц очень неплох. Да и Каплан, конечно, хорош».
Сама церемония прошла быстро и душевно. Каплан сказал о Франсин несколько добрых слов — мол, мужчина, которого она выбрала в мужья, должен считать себя самым счастливым человеком на свете. (На мгновение она задалась вопросом: почему она не выбрала Каплана?) Молодожены обменялись кольцами. Руки у Артура были мокрые и скользкие, кольцо легко наделось ему на палец.
Дальше Артуру предстояло произнести одну-единственную фразу на иврите. Ему дали транслитерированный текст и попросили выучить его наизусть: «Арей ат мекудешет ли бе-табаат з оке-дат Моше ве-Исраэль». Одно предложение. «Вот, ты посвящаешься этим кольцом мне в жены по закону Моше и Израиля». Буквально несколько слогов. Горстка согласных и гласных. Франсин выжидающе смотрела на жениха.
— А… — Артур откашлялся. — А…арей…
Каплан дал ему подсказку:
— Арей ат мекудешет…
— А…
— Арей ат…
— Арей… Ар…
Он в панике взглянул на Франсин и покачал головой. Та в ужасе уставилась в пол, а потом допустила роковую ошибку — покосилась в сторону и увидела, как ее мать высоко вскинула одну бровь.
— Арей ат мекудешет ли бе-табаат з оке-дат Моше ве-Исраэль, — прошептал Каплан.
Артур с трудом выдавил что-то похожее.
— Арей ата мкудаш ли бе-табаат з оке-дат Моше ве-Исраэль, — отозвалась Франсин.
Так, под какофонию слов на ломаном иврите, они стали мужем и женой. Когда молодожены вышли из синагоги и с трудом пробрались сквозь толпу незнакомых людей, Франсин потрясенно обнаружила у тротуара белый лимузин. Рядом стояла ее хохочущая мать.
Гостиница представляла собой массивное здание в духе советской архитектуры. Зал оказался битком набит людьми, которых Франсин видела впервые в жизни — и точно знала, что больше никогда не увидит. Миссис Кляйн властно потащила молодоженов по залу, представляя их друзьям и знакомым.
Подали обед. (Было в этом что-то неподобающее: обед вместо ужина, яркий дневной свет вместо магического и щадящего вечернего.) Еда оказалась не слишком вкусной, но Франсин старательно набивала рот — дабы не шпынять маму, вознамерившуюся испортить самый важный день в ее жизни, и жениха, который в данный момент с насмерть перепуганным лицом жевал стебелек спаржи.
Внезапно мать Артура встала: в одной руке у нее был полупустой стакан с водой, в другой — суповая ложка. Болтовня за столом стихла. Люди перестали жевать, вилки замерли в воздухе. Франсин моментально покраснела. «Что ты делаешь?! — мысленно вопила она, пытаясь усилием воли усадить свекровь на место. — Сядь. СЯДЬ!»
— Как мать жениха-а, — произнесла та, зловеще смакуя последний слог, — хочу поздравить молодых с днем бракосочетания. Церемония была чудесная, не так ли?
