— Мам? — Она поморщилась, услышав в мамином голосе истерические нотки.
— Ну да, я же сказала! Слушай. Ты тут?
— Тут.
— Слышишь меня?
— Слышу.
— Я звоню насчет твоего отца.
— С ним все нормально?
— Нет, нет, нет! Ненормально! Твой отец болен. Это ужасно, ужасно. Ты бы его видела… Он даже глотать не мог. Понимаешь? Не мог глотать. И лицо у него стало как… каша! Язык заплетался… Франсин, он сейчас в больнице. Возвращайся домой.
— Где Бекс?
— Дома.
— Папе уже лучше?
— Да, завтра его выписывают. Но теперь все будет иначе, понимаешь? Ты должна вернуться!
— Мам. Я в Австрии.
— Тем более — покупай билет и возвращайся.
— Я не могу. Только не сейчас.
— Ну, ты же съездила в Париж, повеселилась — и хватит. Пора возвращаться. У тебя есть обязанности. Отец даже глотать не мог. У него было лицо как каша.
Мысль о возвращении в Дейтон к больному отцу была невыносима, недопустима. Провинциальность! Зашоренность! Мамины арлекины на стенах! Бабушкин дом, пустой, захваченный, переделанный — нет! Не бывать этому. До конца семестра оставалось еще два месяца. И лето… Лето в Париже!
— Извини, — сказала она в трубку. — Я не могу.
— Франсин. Не будь такой гадиной. Не бросай меня с ним одну!
— У тебя есть Бекс. Этого достаточно.
— Мне не нужна твоя сестра, мне нужна ты! Возвращайся.
Франсин произвела в уме нехитрые расчеты и поняла, что ей хватит денег дожить до конца семестра — при условии, что друзья помогут.
— Прости.
— Франсин Кляйн, ты вернешься домой. Я тебя родила и воспитала, никто мне не помогал, я кормила тебя и плачу за твое образование, поэтому ты вернешься, ясно? Ты вернешься домой! Так правильно, так нужно. Так… справедливо!
Последнее слово больно ударило под дых. «Справедливо». Слезы брызнули на веснушки. Нет, она никогда не вернется на Фолсом-драйв, справедливо это или нет.
— Нет, мама, — ответила Франсин. — Я остаюсь.
Она положила трубку, развернулась и вышла на крыльцо — там она сидела до маминого звонка. Задвинула стул, допила апельсиновый сок, стоявший на столике. За аккуратными цветными домиками городского центра возвышались безгранично величественные горы — казалось, они совсем рядом, рукой подать. Их вершины были укутаны снегом.
— Noch eins?
Она подняла голову. Перед ней стоял, показывая пальцем на пустой стакан, администратор. Франсин, видно, задумалась и растерялась — когда она начала формулировать ответ, администратор переспросил уже по-английски:
— Еще?
9
Торнадо сорвал крышу с терминала B.
Хотя ремонтники уже тридцать часов как восстановили функциональность аэропорта на восемьдесят процентов — определили, где и какие гейты лучше открыть, перегородили нужные зоны, произвели небольшой косметический ремонт, словом, сделали все, чтобы Федеральное управление авиации могло внять требованиям крупных авиаперевозчиков и дать добро на возобновление полетов, — эти заколоченные окна, затянутые желтой лентой двери и погасшие светильники могли напугать человека неместного и незнающего, не видевшего новости. А если не напугать, так встревожить. Внушить мысль, что аэропорт построен наспех и тяп-ляп. К несчастью для Артура, его детям уже не надо было доказывать, что Сент-Луис — бедный, забытый историей город, который держится на клее и скрепках.
«Предвзятость восприятия, — подумал Артур. — Да, Франсин, я в курсе, что это такое».
Пятница. Закат. «Сперо», принадлежавшая когда-то Франсин, проехала по Оверленду, вырвалась на трассу 170 и помчалась к аэропорту, точно смертоносный астероид. Салон был залит солнечным светом (много лет подряд Артур ездил на оранжевой «хонде» с продавленным капотом, но после смерти жены продал старую машину и пересел на «сперо»). Тот же послегрозовой, загадочно яркий свет сейчас понемногу захватывал центр города: вспыхивал параболой вокруг Арки и лишь потом, отразившись в хроме, падал на поваленные столбы и прочие следы урагана. Вот, думалось Артуру, вот про что должны быть эти дни после бури, вот что должно привлечь внимание детей. Сияние, а не разруха. Свет, а не руины. Пятна золота в салоне автомобиля, а не заколоченные фанерой окна аэропорта.
Увы, как только он припарковался у выхода из зала прибытия, огромное бледное облако затянуло солнце, и к Артуру вернулись прежние тревоги.
Три дня.
За это время что угодно может пойти не так.
Артур встал на место для временной парковки, опустил боковое стекло и принялся ждать. В своем и без того возбужденном состоянии он невольно подмечал все плохое, что было вокруг. Отечные, похожие на картофельное пюре ноги ожиревших путешественников. Нарочитая нарядность пилотской формы: от золотых эполетов за милю несло комплексами. Впереди стоял белый минивэн с юным пастором за рулем, а сзади — синий пикап с похабными «автояйцами» под бампером
. Диптих «Средний Запад».
Нервы довели бульон его мыслей до кипения. Он потянул вверх ремень безопасности, ощутил, как тот сдавливает грудь, и ненадолго предался аутоасфиксии.
По радио передавали срочную новость о взрыве в Кашмире.
В конце концов, не все так плохо. Дом вычищен до блеска: руки у Артура до сих пор пахли стерильным цитрусом. Он гордился проделанной работой, и мысль о возвращении в дом на Шуто-Плейс начала приносить ему радость. Больше того: он ликовал. Вчера он позвонил Ульрике и еще раз заверил ее, что все получится и что намерения у него самые искренние.
— Дай мне эти выходные. С пятницы по понедельник. Потом дети уедут — и дело будет в шляпе. Заживем с тобою вместе!
— Правда?
— Конечно!
— Просто мне нужно уведомить комиссию о своем решении.
— Скажи им… скажи им «нет»! Ты никуда не поедешь. В Дэнфорте ты будешь звездой, это точно.
— У меня нет ни одного друга в этом городе.
— Я тебя умоляю, у кого сейчас есть друзья?!
— Артур…
— Все будет отлично.
— Если я останусь — это навсегда, ты понимаешь?
— Как я уже говорил — на все обозримое будущее.
— На все будущее, Артур. Навсегда! Я буду здесь жить!
— Конечно! Но мы не можем загадывать наперед…
— Вот эти твои речи меня и останавливают!
— Я только говорю, что никто не мешает нам строить планы на будущее, но предсказать его невозможно.
— Значит, ты строишь планы на наше совместное будущее.
— Да.
