— О встрече?..
— Загляните ко мне после весенних каникул. — Гупта демонстрировал свой сипловатый голос, позолоченный аристократическим выговором, как дорогие часы, которые большую часть времени проводят под манжетой рукава. — Мне нужно кое-что с вами обсудить.
Ну все. Это конец. Много лет подряд Артур вел пять курсов в семестр, затем ему стали давать только четыре, потом три и наконец — два… Его зажимали в клещи. И теперь решили прикончить. Он поморгал, чтобы отогнать эту мрачную мысль.
— После каникул. Договорились!
Декан сложил руки на груди. Окинул Артура оценивающим взглядом.
— У вас все хорошо?
— Да, все прекрасно.
Гупта еще секунду помолчал, присматриваясь к нему:
— Вот и славно. Славно. Ну бегите, прячьтесь от дождя, хм?
Артур кивнул и поспешил к Гринлиф-холлу, поднялся по лестнице и вошел в библиотеку африканистики. Скорей, скорей найти книгу — единственную свою отраду. Перед глазами Артура почему-то застыла такая картина: книги нет на полке, два массивных соседних тома наглухо сомкнулись.
Но нет, она стояла на месте — между «Развенчанием Конрада» Алисон Мердок и «Осмыслением апартеида» Честера Эмброуза. Артур сорвал ее с полки и просидел сорок пять минут, внимательно изучая содержание и проверяя каждую страничку на предмет повреждений.
Когда он вышел из библиотеки, небо уже прояснилось. Подавители сигнала здесь не работали, и телефон тут же тренькнул: пришло письмо от сына.
Он сообщал, что едет домой.
Артур мгновенно забыл про встречу с деканом, вернулся в квартиру Ульрики и быстренько сообразил примирительный ужин — запеченную семгу, свое единственное фирменное блюдо. Приправы он практически не использовал («С чесноком и так не соскучишься»). Через час пришла Ульрика, и он с порога сообщил ей, чтобы на следующей неделе она его не ждала.
— Почему? Не понимаю.
Он поманил ее пальцем, приглашая за накрытую скатертью кухонную стойку.
— Наверное, уже остыло. Давно тебя жду.
— Ты же знаешь, что по пятницам я работаю допоздна.
— Неопытный повар слишком рано достает семгу из духовки, боится пересушить. Тут необходимо проявить терпение и выдержку. Не торопить события.
— Артур.
— Что?
— Это из-за ссоры? Из-за нашей дурацкой перепалки среди ночи? Я еще ничего не реши…
— Нет. Дело не в этом… Ладно, слушай. Я тебе все расскажу. Я позвал домой детей.
На подбородке Ульрики появилась ямочка: новые выражения всегда образовывали нечитаемый шрифт Брайля на ее лице, только не выпуклый, а, наоборот, впалый.
— Я тебе уже говорила, — сказала она. — Мне неинтересны твои дети. Я не хочу о них слышать.
В самом начале отношений Ульрика недвусмысленно дала Артуру понять, что не желает ничего знать о его детях и больной жене — особенно о жене. От чувства вины она избавилась очень просто: выждала время. Немного терпения — и вуаля, Артур перестал быть женатым мужчиной. Но любая сколько-нибудь ощутимая мысль о Франсин выбивала ее из колеи. В тот вечер, когда Артур впервые произнес имя супруги, Ульрика выпила две таблетки «бенадрила», бутылку «мальбека» и улеглась спать в надежде стереть его из памяти. Но дети-то, дети умирать не собирались!
— Я не хочу быть им матерью, — заявила она.
— А я тебя и не прошу! Наоборот, пока они в городе, лучше исчезни с радаров — это очень поможет делу.
— Значит, сперва я говорю тебе, что уезжаю. Ты просишь меня остаться. А теперь сам же хочешь, чтобы я уехала. Артур, я запуталась.
— Да я не прошу тебя уезжать. — Он посмотрел на розовое филе, надеясь привлечь внимание Ульрики к богатому белками символу серьезности его намерений. — Мне нужно подготовить дом.
Она нахмурила тонкие брови. Артур никогда не расспрашивал ее о жизни до Сент-Луиса, но по случайным ремаркам понял, что родители Ульрики работали в государственных учреждениях. Отец — инженер в сфере гражданского строительства (Артур решил обойтись без подробностей), а мама, видимо, школьная учительница. Собрав по крупицам нехитрый семейный портрет, Артур пришел к выводу, что Ульрика выросла в семье матерых франкфуртцев — простых, как оглобля, реалистов, не привыкших рассусоливать и церемониться, — и унаследовала эти качества.
— Дом? Артур, что ты такое говоришь? — Она расправила плечи и начала объяснять (а потом разжевывать) Артуру, что дом нужен ему для подстраховки. Это его способ не слишком связывать себя отношениями, держать одну ногу на берегу. Она не желает отказываться от карьеры в куда более интересном (уж будем честны) городе ради человека, готового выплачивать безумный кредит, лишь бы не связывать себя с такой (объективно) красивой женщиной в расцвете сил…
— Я буду готовить дом для нас.
Ульрика замолкла на полуслове:
— Что?
— Дай мне эту неделю. Позволь повидаться с детьми. А когда они уедут — переезжай ко мне.
— Надолго?
Артур перегнулся через стол:
— На все обозримое будущее.
Ульрика положила вилку — та культурно звякнула о край тарелки.
— На все обозримое будущее?.. Как это понимать?
— А как понимать твое «как понимать»? Скоро ко мне приедут дети. Они помогут с домом, а когда уедут, ты переселишься ко мне. Если захочешь.
Слова его не слушались — леммингами срывались с губ. Что угодно, лишь бы Ульрика не ушла. Что угодно, лишь бы не остаться одному.
— Рынок труда, Артур. Если я останусь в Сент-Луисе, то рискую упустить возможность…
— Знаю, знаю. Наука не для слабаков. В научных кругах все так непредсказуемо. Именно поэтому я говорю только об обозримом будущем. А необозримое… мы не можем его предсказать, так ведь?
— Я тебя не узнаю.
Ульрика была права. Необозримое будущее — от него не отмахнешься. Необозримое будущее было главным источником его тревог и чуть ли не единственной причиной, по которой он связался с Ульрикой. Артуру порой казалось, что вся его жизнь — одна сплошная попытка отсрочить неизбежное.
— Дай мне шанс. Прошу тебя. Там столько места. Прекрасные условия, не то что здесь. Очень уютно. Хороший район.
— Но моя жизнь — не здесь.
— А где?
— Везде! Берлин. Индиана. Я много где побывала.
— Не пора ли остепениться?
— Артур.
— Останься. Хотя бы ненадолго. Останься в Сент-Луисе. Тебе больше не придется жить в этой дыре. Больше никаких студентов, блюющих в коридоре. Будешь жить в настоящем доме на настоящей улице. Шуто-Плейс. Бывала там? Скорее всего, нет. А знаешь почему? Потому что это закрытый, охраняемый квартал, туда кого попало не пускают. Наш квартал!
