Другие спешат мне на помощь: кто-то приносит из дайвинг-центра дополнительные грузы. Роб засовывает их в карманы моего жилета-компенсатора. Соленая вода обладает большей выталкивающей силой, чем пресная, поэтому мне нужно отрегулировать количество грузов сейчас, во время пробного погружения, прежде чем нырять с катера в открытом океане. Но я по-прежнему не иду ко дну. Роб добавляет мне килограмм-другой.
Стало совсем темно. Я ничего не вижу. Вода продолжает затекать в нос. Напуганная своими ошибками, я не могу вспомнить, что делать дальше. Я чувствую себя ни на что не годной.
«Это твое первое ночное погружение!» — пытается ободрить меня Дорис. Один из дайверов включает фонарь. Роб навесил на меня почти шесть килограммов дополнительных грузов. Я следую за Дорис в открытое море и проплываю через подводную арку. На мгновение я чувствую пьянящую радость от полета сквозь воду. Но в то же время благодарю судьбу, когда наконец-то хватаюсь за поручни на пирсе. К сожалению, я не могу стянуть с себя ласты и подняться по лестнице. Дорис великодушно помогает мне.
Я смотрю на свой дайверский компьютер, чтобы узнать, сколько времени я провела в океане. Час? Сорок пять минут? И что вы думаете: я погрузилась на глубину трех метров на две минуты — это так мало, что даже не считается за погружение. Все остальное время я болталась на поверхности, давясь водой и глотая воздух.
«О господи, — паникую я, — что же я буду делать завтра?!»
* * *
Следующим утром я полчаса прихорашиваюсь перед зеркалом, как кокетливая школьница. Я вожусь с маской, затягиваю ремень вокруг моего хвоста и пытаюсь найти положение, в котором в нос не будет затекать вода. Мы отплываем в 8:30 утра на борту «Рифовой звезды» — 17-метровой лодки в стиле викингов, сделанной в США на заказ пятнадцать лет назад и развивающей скорость 20 узлов в час. Сначала мы совершим так называемое дрейфующее погружение, когда надо просто следовать за течением. После того как мы покинем лодку, мы ее больше не увидим, пока она нас не подберет. И мы будем далеко от берега.
«Мы будем нырять в месте, известном как Эль-Пасо-дель-Седраль», — вещает наш харизматичный инструктор с бочкообразной грудью Франциско Марруфо, пока мы еще не доехали. Это длинный, похожий на хребет коралловый риф, по одну сторону которого находится песчаная отмель, а по другую начинаются глубины. «Вдоль линии кораллов проходит медленное течение. Там можно увидеть мурен. И большие косяки желтополосой ронки — это такие яркие рыбки с синими и желтыми полосами из семейства ворчуновых, которые громко скрежещут зубами. Возможно, там будут красные луцианы. И еще, — Франсиско смотрит прямо на меня, — осьминоги». Он уже сказал нам, что питает особую любовь к этим животным. «Когда их пугаешь, их глаза вылезают из орбит, почти как у людей», — смеясь, сказал он. На рифах Косумеля водится четыре разных вида, но их трудно отличить друг от друга, потому что все они могут менять форму, цвет и размер как угодно.
Капитан выключает двигатель. Я проскальзываю в жилет-компенсатор, застегиваю пояс на липучку, регулирую нагрудные ремни, протираю запотевшую маску и натягиваю ласты.
«Вперед!» — напутствует Дорис. Придерживая маску на лице, я шагаю с лодки и ныряю вслед за Дорис в воду.
Сегодня маска не протекает. Я дышу нормально. Осторожно я смотрю вниз и замираю от восторга: подо мной фантастический мир красок и форм, словно на некой психоделической картине. Но, в отличие от картины, все эти формы и цвета живые: рыбы, крабы, кораллы, горгонарии, губки, креветки. Одни кораллы напоминают надутые губы гигантов, другие торчат, как пальцы скелетов. Горгоновые кораллы мягко колышутся в воде, как тончайшие опахала из перьев. На фоне белоснежного, как в Нью-Хэмпшире, песка в пронзительно-бирюзовой толще воды мимо нас спокойно снуют дикие животные, словно нас здесь нет. Мне кажется, что я — невидимый путешественник во времени, попавший на другую планету. Только это моя планета, на которой я прожила больше полувека и побывала на всех ее континентах, кроме Антарктиды. Удивительно, но бо́льшая ее часть до сих пор оставалась для меня неизведанной тайной.
Я замечаю рыб буквально повсюду; видимость практически не ограничена. Мой страх исчезает.
Почти сразу Франциско указывает нам на полутораметровую мурену, притаившуюся под уступом и похожую на ленту из бархатистого зеленого мха. Открытый рот обнажает острые зубы. Скотт рассказывал мне, что одно время в океанариуме жила мурена, которая обожала, когда дайверы осторожно чесали ее во рту, — поэтому, завидев дайвера, она мгновенно распахивала свою пасть. Я радуюсь ей так, словно встретила приятеля своего друга.
Франциско сказал нам, что в нем есть кровь индейцев майя, но мне кажется, что в нем определенно течет и рыбья. Он скользит в воде с непринужденной легкостью местного жителя, показывающего нам свой район. Я стараюсь плыть вслед за ним и не терять из виду Дорис. В какой-то момент датчик отмечает, что мы плывем на глубине 15 метров, но мои уши чувствуют себя прекрасно. Франциско снова поворачивается и подзывает нас рукой: он указывает на нору рядом с огромным мозговым кораллом.
Я различаю глаз, потом воронку. Я показываю Франциско восемь пальцев, и он кивает. Коричневатая крапчатая кожа, белые присоски. Оторвав одно щупальце от камня, осьминог подается вперед. Он небольшой — голова размером всего с кулак. Он смотрит на нас расширяющимися глазами, внезапно становится ярко-алым, резко бледнеет и вдруг приобретает бирюзовый оттенок под стать воде. Он юркнул в свое логово, но продолжает наблюдать за нами — я вижу его любопытный глаз. Затем он снова высовывают голову и мантию. Воронка сначала направляется на нас, но потом исчезает где-то на боку. С каждым вдохом открывается белая изнанка жабр.
Кажется, я могла бы остаться здесь навсегда, просто наблюдая за его дыханием. Но остальные тоже заслуживают счастья полюбоваться осьминогом, поэтому я отплываю в сторону и показываю Франциско только что придуманный мной жест: кончики пальцев едва касаются друг друга, я приближаю ладони к груди и двигаю ими вперед-назад, имитируя взволнованное биение моего сердца. Но он и без этого все понял: он видел восторг на моем лице. На протяжении полутора лет после моего знакомства с Афиной, а потом с Октавией и Кали, которые вынуждены жить в нашем, человеческом мире, я мечтала попасть в их мир. И вот наконец-то мне это удалось: я нахожусь в осьминожьем царстве водной стихии, в теплых объятиях океана, я дышу под водой, и серебристые пузырьки воздуха вырываются из моего рта как великая ода радости.
Дальше начинается парад чудес: под камнем скрывается великолепная косумельская рыба-жаба. Раньше считалось, что этот вид обитает только на рифе Косумеля. Она плоская, как блин, с волнистыми поперечными синими и белыми полосами, неоново-желтыми плавниками и ветвистыми усами. Метровая акула-нянька мирно спит во впадине среди кораллов, словно ангелочек. Ярко-желтая с темными полосками и продолговатым телом рыба-флейта пытается слиться с ветвистым кораллом. Дорис на ходу изобретает новый жест: прижимает ко рту кулак и начинает перебирать пальцами другой руки, словно играет на невидимом духовом инструменте. Косяки переливающихся розовых и желтых рыб курсируют на расстоянии вытянутой руки от наших масок, словно стайки птиц в небе.
