— Простите, я не хотела! — булькаю я в ответ. — Но в загубник затекает вода. Почему так происходит?
Он объясняет, что моя проблема — в неплотно прижатых губах. Это как недостаточно хорошо задраенный корабль: он тоже неминуемо тонет. Мне нужно сильнее сжимать мундштук нижней губой, что мне не очень хорошо удается — дело в том, что под водой я невольно начинаю улыбаться от счастья. Здесь, в бассейне Массачусетского технологического института, я погружаюсь в мир грез, упиваясь своей трансформацией в водное существо. Я представляю, как в недалеком будущем буду свободно парить в толще воды среди кораллов в окружении сказочных рыб, акул, скатов, мурен — и, конечно же, осьминогов. И мои губы невольно расплываются в улыбке.
Но ничто не стирает улыбку с лица быстрее, чем перспектива утонуть. Мой инструктор-француз напутствует меня: «Не торопитесь! Маленькими шажками!» Но для меня сам факт того, что я погружаюсь под воду с аквалангом, — это гигантский скачок вперед.
Я записалась на интенсивный курс обучения подводному плаванию с аквалангом в дайвинг-центре под Бостоном, который порекомендовал мне Скотт, но, к сожалению, без Кристы, у которой в последний момент изменились планы. И хотя я скучала по своей подруге, я не волновалась перед первым занятием. Хотя я не особенно сильный пловец и не могу похвастаться отточенной техникой, воды я не боюсь. Я чувствую себя уверено везде — от Сиамского залива до мутных вод Амазонки, но всегда соблюдаю правило № 1: «Не пытайся дышать под водой».
Только вот теперь мне нужно научиться делать именно это.
Погружение с аквалангом разительно отличается от жизни на суше, а также от моего предыдущего опыта плавания. Водолазное снаряжение — тяжелое и пугающее на вид. Представьте себе воздушный баллон весом почти 20 килограммов, жилет — компенсатор плавучести со свинцовыми грузами в карманах, загубник и шланги с датчиками, которые торчат отовсюду, как сонные угри. Одна только сборка этого снаряжения состоит из семи сложных шагов. Напортачьте в любом из них, и у вас будут большие проблемы. Этот процесс представляется мне — человеку, который сумел окончить целых два высших учебных заведения, но так и не научился открывать замки на индивидуальных шкафчиках для одежды, — непроницаемой тайной.
Когда я надеваю на себя взятое напрокат водолазное снаряжение, мое тело становится совершенно чужим. Ласты похожи на огромные клоунские башмаки, маска мешает периферийному зрению, а дыхание через мундштук во рту звучит как голос Дарта Вейдера. Жилет ― компенсатор плавучести открывает перед вами много новых возможностей: в нем есть специальные карманы, которые можно наполнять воздухом и сдувать, что позволяет вам всплывать на поверхность, как пробка, или, наоборот, идти камнем на дно. В мою маску плевала куча людей (чтобы она не запотевала, на стекло плюют и растирают слюну), в мой гидрокостюм мочились (нам сказали, так делают все, когда плавают в океане; но в бассейне лучше воздержаться), а в загубник, возможно, кого-то и вовсе рвало. Надев на себя все эти чудесные вещи, я не просто должна плыть, я еще должна сложить руки, как кенгуру, и перемещаться в воде только при помощи ласт.
Под водой все ваши сенсорные системы приходят в полное замешательство. Все выглядит не так, как есть на самом деле: предметы кажутся намного ближе и крупнее на четверть. Звуки распространяются в четыре раза быстрее, чем в воздухе, и их направленность искажается. Поскольку вы в действительности не плывете как обычно, вы не можете согреться, а вода отводит тепло от тела в двадцать пять раз быстрее, чем воздух. Хотя температура воды в бассейне 26 °C и мы одеты в мокрые гидрокостюмы, к концу первого занятия у всех нас синие губы и мы трясемся от холода.
Тем не менее я делаю невозможное, а потому получаю огромное, неподдельное удовольствие.
Но именно в тот момент, когда мои мысли заполняются счастливыми грезами, мои дыхательные пути начинает заполнять вода. И я в панике всплываю на поверхность.
Я уверена, что завтра будет легче. Но я ошибаюсь.
* * *
После первого дня занятий все чувствовали себя как выжатый лимон. Даже наш главный инструктор — спортивная, крепкая двадцатилетняя Джанин Вудбери — призналась, что тоже очень устала. А кроме того, у нее болели уши. У меня тоже, причем настолько сильно, что вечером я не могла заснуть от боли и была вынуждена принять снотворное. (Позже я узнала, что так делать опасно, поскольку это может навредить сердцу или легким.) Услышав (теперь уже с трудом) на следующий день от молоденькой Джанин, что у нее тоже иногда побаливают уши, я успокаиваюсь. Может, так оно и должно быть, говорю я себе, и скоро пройдет. Как же я ошибалась!
Боль не стала слабее, но я, к своему удивлению, сама собираю и надеваю на себя снаряжение. Я прекрасно помню, как прочистить мундштук и как надуть и сдуть жилет-компенсатор. Я чувствую себя полной сил и готовой к освоению новых навыков, включая дыхание через запасной дыхательный автомат партнера по погружению, который, к моему удовольствию, называется октопусом (то есть осьминогом). Но мои уши чувствуют себя так, будто собираются лопнуть.
Джанин рассказала нам, что однажды видела, как у одного ученика под водой лопнула барабанная перепонка. «Из его уха вырвался фонтан из пузырьков воздуха, — сказала она. — Это было ужасно». И невероятно больно. К сожалению, повреждения ушей при подводном плавании далеко не редкость. Скотту пришлось отказаться от погружений после того, как он повредил уши во время рядовой экспедиции у побережья Массачусетса. Он собирал живые камни — куски мертвых кораллов, колонизированные губками и водорослями, которые в аквариумах океанариума выполняют функцию биологических фильтров, — на глубине 30 метров. При всплытии из-за резкого перепада давления и обратного сжатия он так сильно травмировал внутреннее ухо, что врачи запретили ему заниматься дайвингом.
Я жестом сообщаю инструктору, что у меня «проблемы с ушами». Она показывает мне, что я должна зажать нос и продуть уши — этот прием называется «маневр Вальсальвы» и позволяет уравнять давление во внутренней ушной полости с внешним давлением. Я с силой проталкиваю в уши струю воздуха и слышу в голове громкий шум. Но боль становится сильнее. «Все в порядке?» — жестом спрашивает у меня инструктор. «Что-то не так», — сигналю я и показываю на уши.
Поднявшись примерно на метр, я пытаюсь продуть их еще раз. Потом пробую «маневр Френцеля» — еще один способ открыть евстахиевы трубы, при котором вы двигаете челюстями подобно змее, которая пытается заглотить нечто больше своей головы. Это тоже не помогает.
— Все в порядке? — сигналит мне Джанин.
— Нет, — отвечаю я знаками.
Я еще раз пробую маневр Вальсальвы. Потом пытаюсь немного опуститься в надежде, что этим смогу исправить «обратное давление». Но нет, становится только хуже. Я повторила свои манипуляции, только чуть медленнее. Но что бы я ни делала, давление в ушах вызывает просто нестерпимую боль.
Я вылезаю из бассейна и с закрытыми глазами сажусь на край, согнувшись пополам. Боль — не главная причина моих страданий. Куда бо́льшие страдания вызывает мысль о том, что, ограниченная своей сухопутной анатомией и требующими воздуха легкими, я могу потерпеть поражение. Я отчаянно хочу попасть в мир Октавии и Кали. Как можно проникнуть в сознание осьминога, понять его мысли, если не научиться дышать под водой? Я хочу увидеть диких осьминогов в их необъятной, таинственной голубой вселенной. Про себя я начала мысленно напевать старую молитву рыбака, которую Джон Кеннеди держал на своем столе в Белом доме: «Господи, море Твое так велико, а лодка моя так мала…» Я страстно желаю выбраться из этой маленькой лодки и погрузиться в Великий океан Творца, превратившись в морское существо, пусть даже всего на час. Но как мне это удастся без акваланга?
