Кали высовывает из воды голову и три руки, свесившись с резервуара, — она хочет поздороваться. Мы ее гладим и приглашаем Дэнни сделать то же самое. Но он боится. Он осторожно прикасается пальцем к одной присоске и тут же отдергивает его, весь дрожа. Позже он рассказал мне, что видел по телевизору передачу, где осьминог размером с дом нападал на людей.
Внезапно из бочки поднимается фонтан воды.
— Это она говорит тебе привет! — смеется Криста.
Затем следует вторая струя, еще более высокая, на этот раз прямо в лицо Дэнни. Но он словно ничего не замечает. Он так потрясен и одновременно напуган присутствием настоящего осьминога, что пребывает в полном замешательстве. Не обращая внимания на стекающую с волос воду, Дэнни протягивает палец и аккуратно прикасается к щупальцу Кали.
— Дома в холодильнике у меня есть замороженный осьминог, — говорит он мне, — правда, он мертвый.
Подтягиваясь на щупальцах, Кали пытается вызволить свое желатинообразное тело из бочки.
— Она вылезает! — вскрикивает Криста.
Мы с Уилсоном отрываем ее щупальца от стенок бочки и возвращаем в воду. Кали быстро впивается в наши руки.
— Видите, она не пытается трогать Дэнни, — говорит нам Уилсон. — Она чувствует его нервозность. Очевидно, что осьминог очень чутко реагирует на чужое состояние.
— Она тянет в рот только рыбу и крабов, — объясняет Уилсон Дэнни. — Но с людьми она очень дружелюбна. Смелее, угости ее.
Дэнни протягивает Кали угощение, и та аккуратно принимает его своими присосками.
— Боже, это было восхитительно! — восклицает Дэнни и машет ей левой рукой.
Теперь он чувствует себя в достаточной безопасности для того, чтобы протянуть ей руку целиком. Кали медленно срастается с его ладонью сначала пятью, потом десятью и наконец парой десятков присосок.
— Она похожа на резиновую перчатку! — говорит Дэнни.
— Она почувствовала, что он стал меньше нервничать, и пошла на контакт, — объясняет Уилсон. — Она знает нас гораздо лучше, чем мы ее.
— Кажется, я ей понравился! — восхищенно замечает Дэнни.
— Ее зовут Кали, — говорит Криста.
— Привет, Кали, — здоровается Дэнни с осьминогом как с человеком.
Между тем Кали не оставляет попыток выбраться из бочки, перемещаясь вверх по стенкам, как шагающая пружинка слинки. Но Уилсон опасается, что Кали может переутомиться, и закрывает бочку.
Дэнни переполнен впечатлениями.
— Я трогал живого осьминога! — восклицает он. — Вот это приключение! Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом родителям! И я ей тоже понравился!
Но на этом сюрпризы не закончились. Уилсон приносит какую-то баночку и стягивает с нее голубую хирургическую перчатку. Внутри находится двухсантиметровый черный хитиновый предмет из двух изогнутых, скрепленных между собой частей.
— Знаешь, что это? — спрашивает он Дэнни.
— Раковина?
— Нет.
— Тогда… это похоже на клюв осьминога! Я видел картинку в энциклопедии!
— Да, это клюв очень старого осьминога, который умер, — говорит Уилсон. — Это клюв Джорджа. Теперь он твой.
Дэнни не верит своим ушам.
— Тебе нравится? — спрашивает Криста.
— Безумно! Теперь у меня будет настоящий осьминожий клюв!
Уилсон приносит еще один подарок для Дэнни из своей коллекции: фотографию Джорджа, сделанную Джеффри Тиллманом.
— Я повешу ее в моей комнате, — с благоговением говорит Дэнни. — Рядом с кроватью.
Мы вместе с Дэнни и Кристой отправляемся осматривать другие экспозиции, а Уилсон нас покидает. Утром ему позвонили и сказали, что в соседнем хосписе освободилось место. Врачи так и не смогли определить, что за неврологическое заболевание поразило его жену, но ее физическое и психическое состояние стремительно ухудшалось. После обеда Уилсон должен был проводить жену, с которой они так много путешествовали по всему миру, в ее последнее путешествие. Сам он готовился продать их большой красивый дом с огромной кухней с мозаикой, множеством спален для гостей и внуков и домашним кабинетом Дебби. Готовясь к переезду в более скромное жилище, Уилсон раздавал друзьям свои сокровища — кораллы, раковины, книги и множество других ценных вещей, а самые большие образцы он подарил океанариуму.
Несмотря на то, что это был тяжелый для него день, Уилсон сделал все, чтобы превратить его в трогательный праздник для Дэнни и Кристы. Вместе с Кали они смогли наполнить его настоящими чудесами. А разве кто-то способен творить чудеса лучше, чем великодушный человек и осьминог — властитель потусторонних сил, носящий имя богини созидательного разрушения Кали, олицетворяющей собой такие противоположности, как доброта и жестокость, горе и радость?
* * *
В Бостоне стоит солнечный летний день. За стенами океанариума смотрители парка в фирменных шапочках приглашают отдыхающих совершить морские прогулки по гавани и за ее пределами, где можно увидеть китов. Счастливые дети и их родители кружатся на каруселях и кричат от восторга. Взрослые наслаждаются мороженым и мягкими крендельками в Фанел-Холле. Между тем в океанариуме все заняты делом: Анна помогает Скотту, Криста раздает питомцам черных червей, а Билл кормит краснобрюхих пресноводных черепах, которых он специально выращивает для того, чтобы потом выпустить в водоемы Массачусетса. Мы с Уилсоном балуем Кали ее любимыми кальмарами. Она висит у поверхности воды головой вниз, но кончиком одного щупальца держит меня за палец и время от времени сжимает его, как мы сжимаем руку любимого человека. Другим щупальцем она обвивает левое запястье Уилсона, третьим держится за его предплечье. Я дотягиваюсь свободной рукой до ее головы, чтобы погладить.
В этот томный летний день время как будто остановило для нас свое течение, и мы трое словно выскользнули за пределы неумолимого бега минут и дней — и даже за пределы своего биологического вида.
— Наверное, со стороны мы похожи на последователей какого-то странного религиозного культа, — говорю я Уилсону.
— Культа осьминога? — смеется он.
— Да. И этот культ обещает своим адептам обретение абсолютного душевного покоя и счастья, — отвечаю я.
— Это точно, — тихо говорит Уилсон, его голос журчит, как вода. — Я чувствую себя очень спокойно.
Когда вы поглаживаете осьминога, вы будто впадаете в забытье. Возможность разделить момент глубочайшей умиротворенности с другим существом, особенно с таким отличным от нас, как осьминог, — это настоящее чудо, словно открывающее некий канал связи с вселенским сознанием, единым абсолютным разумом, который дает начало всей жизни и организует ее. Идея вселенского сознания присутствует и в западной, и в восточной философской и научной мысли, начиная с концепции «мирового ума» досократовского древнегреческого философа Анаксагора, жившего в V веке до нашей эры, и «коллективного бессознательного» швейцарского психолога Карла Юнга и заканчивая едиными теориями поля и исследованиями Института ноэтических наук, основанного в 1973 году астронавтом Эдгаром Митчеллом, участником высадки на Луну. Хотя многие служители методистской церкви, которую я посещала в детстве, возмутились бы моими словами, но я испытывала подлинное блаженство от того, что могу погрузиться вместе с осьминогом в «бесконечный, вечный океан разумной энергии» (такое поэтическое определение я вычитала на сайте loveandabove.com). Кто может знать о бесконечном, вечном океане больше, чем осьминог? И что может быть более умиротворяющим, чем находиться в его убаюкивающих объятиях посреди морской стихии, в которой возникла сама жизнь? Поглаживая мягкую голову Кали, я вспоминаю слова из послания апостола Павла к Филиппийцам, где он писал о познании «мира Божьего, который превыше всякого ума».
