Пролог
20 декабря 1937 года
Послушай, как все было. Стоит углубиться на три мили в лес у подножия Арнотт-Риджа, и тебя обволакивает плотная, вязкая тишина. Щебета птиц на рассвете здесь не слышно даже в середине лета, а тем более сейчас, когда холодный воздух настолько пропитался влагой, что даже листья, отважно свисающие с ветвей, словно окаменели. Среди дубов и орешника все замерло в неподвижности: дикие животные ушли глубоко под землю, мягкие шкурки переплелись в узких кавернах дуплистых дубов. Снег был таким глубоким, что мул проваливался по колено, а потому то и дело покачивался и, подозрительно фыркая, пытался нащупать в этой бесконечной белизне шаткие камни и коварные ямы. И лишь прозрачные воды узкого ручейка уверенно направлялись, журча и булькая, по каменистому ложу в невидимый постороннему глазу конечный пункт.
Марджери О’Хара пробует пошевелить онемевшими пальцами ног в сапогах и невольно морщится, представив, как будет больно, когда ноги согреются. В такую погоду, даже надев три пары шерстяных чулок, ты все равно чувствуешь себя так, будто идешь босиком. Руками в толстых мужских перчатках Марджери стряхивает кристаллики льда с густой шерсти мула.
– Сегодня получишь дополнительную порцию еды, малыш Чарли, – говорит Марджери, глядя, как мул прядает большими ушами; чуть переместившись в седле, Марджери поправляет переметные сумки, чтобы сбалансировать груз, перед тем как спускаться к ручью. – Будет тебе на ужин горячая патока. А может, я и сама ее отведаю.
Еще четыре мили, думает Марджери, жалея, что плохо позавтракала. Мимо Индейского утеса, вверх по тропе между соснами, а там останется два раза крикнуть – и ей навстречу выйдет старушка Нэнси, распевая, как всегда, церковные гимны и размахивая руками, точно ребенок. Ее чистый сильный голос эхом разнесется по лесу.
– Незачем топать пешком целых пять миль, чтобы меня встречать, – каждые две недели повторяет ей Марджери. – Ведь это наша работа. Вот почему мы и едем верхом на лошади.
– Ой, вы, девочки, и так очень много для нас делаете.
Но Марджери прекрасно знает настоящую причину. Так же как и ее сестра, прикованная к постели в крохотной бревенчатой хижине в Ред-Лике, Нэнси не могла позволить себе прозевать очередной транш новых историй. Эта шестидесятичетырехлетняя женщина, с тремя уцелевшими зубами во рту, была большой поклонницей красивых ковбоев.
– От этого Мака Макгуайра мое сердце трепещет, как выстиранная простыня на веревке. – Нэнси хлопает в ладоши и возводит глаза к небесам. – Арчер его так описывает, что кажется, будто он вот-вот сойдет со страниц книги и закинет меня к себе на седло. – Нэнси заговорщицки наклоняется к Марджери. – А может, мне просто хочется поездить верхом. Мой муж говаривал, в молодости посадка у меня была что надо!
– Не сомневаюсь, Нэнси, – каждый раз отвечает Марджери, и Нэнси разражается смехом и хлопает себя по ляжкам так, словно говорит это впервые.
Неожиданно раздается треск сухой ветки, отчего Чарли навострил уши. Уши такие большие, что мул наверняка способен услышать шум даже на дороге в Луисвилл.
– Сюда, мальчик. – Марджери отводит мула подальше от каменистого уступа. – Через минуту мы услышим ее голос.
– Куда путь держишь?
Марджери резко поворачивает голову.
Он слегка пошатывается, но взгляд твердый и прямой. Ружье опущено, но он, как последний дурак, держит руку на спусковом крючке.
– Ну что, Марджери, может, теперь посмотришь на меня, а?
У Марджери путаются мысли, но она говорит твердым голосом:
– Я вижу тебя, Клем Маккалоу.
– Я вижу тебя, Клем Маккалоу, – передразнивает он Марджери, выплевывая слова, точно задиристый ребенок на школьном дворе. Волосы у Маккалоу сбились набок. Похоже, он еще не проспался. – Ты дальше своего носа вообще ничего не видишь. Да и смотришь на меня как на грязь под ногами. Будто ты какая-то особенная.
Марджери была не робкого десятка, но из опыта общения с этими горцами знала, что с пьяными лучше не связываться. Особенно с теми, кто держит в руках заряженное ружье.
Она поспешно перебрала в голове всех, кого могла обидеть – Господь свидетель, раз, два и обчелся, – но Маккалоу? И ей пришло на ум только одно.
– Если мой отец чем-то и обидел твою семью, то все это быльем поросло и похоронено вместе с ним. Осталась только я, а кровная вражда меня не интересует.
Теперь Маккалоу стоит прямо у нее на пути, снег служит опорой для ног, палец по-прежнему на спусковом крючке. Кожа в сине-фиолетовых пятнах, типичных для того, кто так сильно надрался, что уже не чувствует холода. Возможно, тот, кто так сильно надрался, не попадет в цель, но Марджери не хотелось проверять это на себе.
Она поправляет груз, натягивает вожжи, ее взгляд скользит в сторону. Берега ручья слишком крутые, слишком заросшие, чтобы можно было проехать низом. Придется или уговорить Маккалоу посторониться, или направить мула прямо на него. Искушение сделать последнее слишком велико.
Мул прижимает уши. Внезапно становится так тихо, что Марджери слышит, как колотится сердце, как стучит кровь в ушах. Марджери рассеянно думает, что ее сердце еще ни разу не билось так громко.
– Мистер Маккалоу, я просто делаю свою работу. И я была бы вам крайне признательна, если бы вы позволили мне проехать.
Он хмурится, в преувеличенно вежливом обращении ему слышится скрытое оскорбление, и, когда он поднимает ружье, Марджери осознает свою ошибку.
– Свою работу… Думаешь, ты такая важная птица? Знаешь, что тебе нужно? – Он шумно сплевывает в ожидании ответа. – Девчонка, я спросил, ты знаешь, что тебе нужно?
– У меня имеется сильное подозрение, что мой вариант ответа диаметрально противоположен вашему.
– Ой, я гляжу, ты за словом в карман не лезешь. У тебя на все есть ответы. Думаешь, мы не понимаем, чем вы все тут занимаетесь? Думаешь, мы не знаем, что́ вы распространяете среди богобоязненных женщин? Мы знаем, что у тебя на уме, Марджери О’Хара, и есть только один способ изгнать дьявола из девицы вроде тебя.
– Ну, я бы рада остановиться и это выяснить, но мне нужно закончить объезд. Быть может, мы продолжим наш разговор…
– Заткнись! – Маккалоу поднимает ружье. – Заткни свою чертову пасть!
Она поспешно захлопывает рот.
Он делает два шага вперед, широко расставляя увязшие в снегу ноги:
– А ну-ка слезай с мула!
Чарли тяжело топчется на месте. Сердце Марджери становится обледеневшей галькой во рту. Если она развернется и попробует ускакать, Маккалоу ее пристрелит. Единственная тропа лежит вдоль ручья; лесная подстилка – голые камни, деревья слишком густо растут, чтобы пробраться вперед. И ни одной живой души на многие мили вокруг. Никого, кроме Нэнси, которая медленно пробирается через горную вершину.
