Многие исследователи подчеркивают, почему не следует делать поспешных выводов по поводу того факта, что некоторые виды знаний локализуются в определенных областях мозга:
Все, что знает и делает человек, обслуживается мозгом и репрезентировано в нем. Номер телефона нашего лучшего друга и размер ноги нашего супруга хранятся в мозге, и, предположительно, хранятся они по-разному, что можно будет… когда-нибудь увидеть на томографе будущего… Наличие корреляции между психологическими и нейронными фактами как таковое ничего не говорит о врожденности, функциональной специфичности или ином делении эпистемологического ландшафта.
Авторы добавляют:
Четко определенные области мозга могут стать специализированными на конкретной функции в результате опыта. Другими словами, обучение само по себе определяет структуры нейронных систем, которые являются локализованными и функционально-специализированными, но не врожденными
[87].
Следовательно, нужно с особой осторожностью подходить к утверждениям о том, что некое человеческое знание является врожденным. Мозг создан для обучения. Всегда лучше сначала рассмотреть обучение в качестве причины нахождения информации в той или иной части мозга, прежде чем утверждать, что оно является врожденным.
Конечно, есть вероятность, что какие-то понятия у людей врожденные. Но с такой идеей связано множество проблем. Чтобы внедрить в мозг информацию от рождения, человеческий генотип должен содержать заранее заданные понятия, конкретное пропозициональное
[88] знание. То есть, потребуется ген или сеть генов для каждого предположительно существующего врожденного понятия, что-то вроде «высота — это страшно» или «не дружи с жуликами», или «существительные обозначают предметы», или «нельзя задавать вопрос к подлежащему придаточного предложения». С другой стороны, возможно, что из-за цитоархитектоники мозга разные вещи проще выучиваются разными областями мозга ввиду особых типов конфигурации клеток в этих областях или связей таких областей с другими областями. В действительности нет каких-либо непротиворечивых свидетельств тому, что в мозге существуют (или не существуют) специализированные врожденные сети или модули, не зависящие от обучения, помимо чисто физических свойств. Несмотря на отсутствие доказательств, многие исследователи настаивают на том, что понятия являются врожденными. Поэтому некоторые считают, что в мозге есть врожденные специфически-языковые области. Одна из наиболее известных — центр Брокá, гипотетический центр языка в левом полушарии. (Если точнее, это область мозга, расположенная в подкрышечной области в треугольной части нижней лобной извилины.)
Предположение о специализации центра Брокá впервые было выдвинуто в XIX в. в работах французского исследователя и врача Пьера Поля Брокá; он работал с пациентом, которого прозвали Тан, потому что тот мог произносить только это слово.
Для многих современных специалистов доказательства специализации этой зоны уже не выглядят такими же убедительными, какими они казались во времена Брокá
[89]. В действительности большинство исследователей сходятся во мнении, что у нее нет даже четко определенных границ. Один автор поясняет:
…анатомические определения часто бывают достаточно неточными в отношении конкретных языковых функций, которые обрабатываются в полях коры головного мозга. Таким образом, локализация зоны Брокá в контексте функционального картирования мозга, анализирующего языковой материал, или исследования повреждений зоны Брокá при афазии может указывать на совершенно разные области с различной цитоархитектоникой, связями и, наконец, функциями
[90].
Несмотря на растущий профессиональный скептицизм по поводу работ Брокá, многие люди считают, что область, которая была поражена у его пациента Тана, действительно является особым центром языка. Нэд Сахин и его соавторы утверждают:
Пограничное зондирование зоны Брокá выявило наличие явной активности нейронов при обработке лексической (~200 мс), грамматической (~320 мс) и фонологической информации (~450 мс); те же области активировались в случае с существительными и прилагательными при проведении функционального магнитно-резонансного исследования у тех же пациентов. Это говорит о том, что алгоритм обработки языка, предсказанный на основе вычислений, выполняется в мозге в виде высокоорганизованного пространственно-временного структурированного действия
[91].
Проблема исследовательской методологии подобного рода в том, что зона Брокá — если предположить, что ее границы можно-таки установить с должной точностью — выполняет функции более общего порядка, чем язык. Части мозга, связанные с языком, действительно есть. На самом деле они даже обязательно должны быть. Но их основным назначением язык не является. Сосредотачиваться на языке или грамматике как специфической функции определенной области мозга сродни утверждению о том, что функции кухни ограничены вилками.
Если выражаться точнее, то сегодня мы бы сказали, что есть области мозга, участвующие во многих когнитивных задачах, причем они могут входить в разные нейронные сети для выполнения разных задач. Область, носящая название центр Брокá, хоть она и не вполне четко определена, является частью ранее упомянутой функциональной языковой системы и связывает различные многоцелевые участки мозга, необходимые для продуцирования языка. Утверждение о том, что центр Брокá не является «центром языка» в мозге, подкрепляется фактами — центр Брокá может быть разрушен, но при этом языковые функции не пострадают, если возраст субъекта достаточно невелик. Другими словами, центр Брокá не является исключительно языковой областью; напротив, он постоянно участвует в различных когнитивных задачах, например координации моторной деятельности.
