— Кто он? — насторожился Жорка, чувствуя, что наконец-то повезло.
— Мужик, а точнее, парень. Больно уж ловкий, да и одет модно. Куртка такая короткая, как сейчас молодежь носит. Брюки. Мокрое, конечно, все было, но все равно видать. Да и фигура такая вся спортивная. В общем, вылез.
— Как вылез, откуда? — нахмурился Жорка, силясь понять, о чем толкует товарищ в трениках. Полушевич должен был не вылезать, а наоборот. О чем ему тут толкуют?
— Ну, как откуда? Из воды. Вон, аккурат, на тот спуск, что у меня из окна видать. На руках подтянулся, ногу закинул и вылез. Тяжело небось было, да и вода холодная. Так что он как вылез, так бегом и припустил.
— Так. Стоп. А теперь еще раз все сначала. И подробно. И, кстати, может, мы к вам в комнату пройдем, вы мне все в окно покажете? — сообразил предложить Жора, до этого топтавшийся в темной прихожей.
— Не прибрано у меня, — с сомнением проговорил мужик в трениках, — ну, да ладно, идем уж.
В комнате было действительно не прибрано. Хотя прибирать тут было особо и нечего. Старый полированный шкаф, пустой сервант, стол, два расшатанных стула, изрядно потертый диван, череда бутылок вдоль стены. В основном поллитровок, вот собственно, и все. Этот скромный антураж безошибочно сообщал даже такому еще молодому и неопытному оперу, как Жора Тарасов, о своем владельце, что тот был разведен и пьющ.
— Ну, вот тут я курил, — чуть смутившись, пояснил хозяин комнаты, подводя Жору к окну.
Стекла были пыльные, мутные, давно не мытые, оставалось только удивляться, как в них что-то удалось рассмотреть, да еще и ночью.
— Вы вот сюда встаньте и во-от туда глядите. — Поставил Жору справа от окна хозяин комнаты. — Видите спуск? Вот аккурат там он и вылез. Потом по ступеням поднялся, куртку до самого ворота застегнул и резво так побежал по набережной.
— А куда побежал, к Медному всаднику или к мосту Лейтенанта Шмидта?
— К мосту. Я его и видел-то минуты две, не больше.
— Хорошо, опишите этого купальщика. Во что был одет, как выглядел?
— Да я ж не разглядывал, да и темно было.
«Ну да, а еще и стекла грязные», — согласился про себя Жора.
— Ну, хорошо, вот роста он, например, какого был?
— Ну, так сразу и не скажешь, — озабоченно нахмурился хозяин комнаты, — ну, пожалуй, с меня.
— Значит, высокий. Комплекция какая? Худой, толстый?
— Да нет. Нормальный. Как ты, наверное.
— Значит, средней, — записывал, пристроившись на краю стола, Жора. — Одет был в куртку?
— Да.
— Куртка какая? Короткая? — припоминал рассказ свидетеля Жора.
— Да.
— Светлая, темная, может, цвет разглядели?
— Да какой там цвет. Мокрая она была. Но, пожалуй, что темная. А брюки и вовсе не разобрать, они у него к ногам прилипли, — тужился вспомнить подробности хозяин комнаты.
— Хорошо, а какая прическа была? Волосы какие? Светлые, темные, длинные, короткие?
— Ну, пожалуй, что средние, такие вот как у вас примерно. А светлые или темные и не разобрал.
«Очень полные и конкретные сведения», — отметил про себя с досадой Жора.
— А больше вы никого на набережной не заметили? Может, машину видели или прохожих?
— Да ну, откуда? Ночь же была.
— А, кстати, в котором часу это было, ну, хотя бы примерно?
— Примерно? Примерно в начале четвертого. Я, когда встал покурить, на часы глянул, да впотьмах точно не разобрал, но три было уже точно.
«Вот и весь результат девятичасовой беготни по городу», — кисло размышлял Жора, топая к остановке.
Но вот капитана Бирюкова его информация отчего-то очень обрадовала.
Теща покойного Полушевича была маленькой, сухонькой, с очень прямой спиной, вытянутой жилистой шеей и гладко зачесанными волосами. В ней безошибочно угадывалась бывшая балерина.
— По поводу Геннадия? Да, разумеется. Проходите. Прошу в мою комнату, — с королевским величием распорядилась Мария Ивановна.
Глаза у Марии Ивановны были такие большие и светлые, как у дочери, только лучистости в них не наблюдалось, скорее уже на дне их угли тлели.
— Вот, всю жизнь прожила в коммунальной квартире, а на старости лет, спасибо зятю, в отдельные хоромы перебралась. — Взмахивая сухонькой ручкой, объяснила Мария Ивановна, но сказана эта фраза была таким тоном, словно Мария Ивановна претерпела обратные изменения. — Конечно, мы в комнате живем вместе с внучкой, но все же своя кухня и туалет с ванной свои, — вздохнула дама так, словно в душе тосковала по местам общего коммунального пользования.
— Я вижу, вы не очень довольны переездом? — решился начать разговор Сергей Владимирович.
— Ну, что вы, — преувеличенно бодро ответила Мария Ивановна. — Хотя, признаться откровенно, я бы предпочла оказаться в отдельной однокомнатной квартире, чем на жилплощади зятя.
— Он что же, обижал вас? — проявил заботу капитан.
— Нет. Но жить мне с ними не нравилось.
— Это почему же? Родные люди, если вдруг заболел, есть кому стакан воды подать, внучка опять же рядом, — развивал тему капитан.
— Внучка — это, конечно, хорошо. Но вся эта меркантильная суета, эти говяжьи вырезки, шляпки, тряпки… Я всю жизнь служила искусству. И вдруг филиал гастронома, — презрительно фыркнула Мария Ивановна.
— Значит, зять вас раздражал своей хозяйственностью. Своей приземленностью?
— Ах, если бы знали, какие молодые люди ухаживали за Светланой! А она выбрала этого галантерейщика.
— И что, много кавалеров было?
— Хватало, — слегка обиделась кажущимся недоверием капитана Мария Ивановна. — И из театра молодые люди, и из училища. И со старого дома ребята. За ней даже известный тенор ухаживал. Он, конечно, постарше Светы был, но очень приятный, интеллигентный мужчина. К тому уже заслуженный. А она выбрала Гену.
— А что же, он разве плохим мужем был или зятем? Я слышал, он вам шубу ко дню рождения подарил, на курорты семью каждый год вывозил и вам путевки доставал.
— Вот именно. Доставал. Он только и делал, что все время что-то доставал. А разве этот скарб, — Мария Ивановна указала рукой на дефицитную финскую стенку, стоящую в комнате, — может сделать человека счастливым?
— Но мне показалось, что ваша дочь была вполне счастлива с мужем, разве не так?
